С царем в Тобольске. Воспоминания охранника Николая II

– Но мы обращаемся к вам как к представителю правительства. Теперь мы с Александрой Федоровной советовались и решили обратиться прямо. Но нам кажется, что вы могли бы и своей властью разрешить…

О, как мало знал Николай о том, что творилось кругом, несмотря на то, что я передавал им все газеты, из которых было видно, что Временное правительство уже пало и рассеялось, что его заменили Советы. Только у нас в Тобольской губернии Совет еще не имел полной власти, у нас еще сохранялась власть губернского комиссара, городского самоуправления и были произведены выборы в земство. Но натиск со стороны Советов, особенно Омского областного, производился с особою настойчивостью. Дважды делалось приказание чрез военного комиссара Омского Совета перевести бывшего царя с семьей в каторжную тюрьму и арестовать губернского комиссара. Необходимости прибегать к такой мере я абсолютно не видел.

Однажды в праздник вечером является председатель местного Совета Писаревский к караульному дежурному офицеру и требует пропустить его к царю.

– По уставу караульной службы я сделать этого не могу, – отвечает офицер.

– Я председатель Тобольского Совета. До меня дошел слух, что Николай вчера бежал… Я хочу проверить…

– Этот слух ложен. Вы знаете, что сегодня он был в церкви…

– Я должен в этом убедиться: вы должны меня пропустить, – настаивает Писаревский.

Офицер отказывается:

– Идите к комиссару, а я вас не пущу, кто бы вы ни были.

Писаревский ищет меня и, найдя у полковника Кобылинского, повторяет свое заявление весьма взволнованно.

– Не всякому слуху верьте, говорится в пословице, – отвечаю я ему. – Ваша проверка излишня. Не могу исполнить вашего любопытства. А вот кстати и солдат здесь тот, что был сегодня утром в карауле, когда семья и бывший царь ходили в церковь.

Писаревский не знал, что ответить.

И вот в такой период Николаю II особенно захотелось прогуливаться за город. Меня крайне поражало непонимание положения дел со стороны свиты – князя Долгорукова, Боткина и др. Они не переставали просить о том же в то время, когда прогулки их самих по городу вызывали негодование наших солдат, они уже предупредили меня, что, если Долгоруков не перестанет «шататься по городу, его побьют»…

Мое положение становилось чрезвычайно сложным и тяжелым… Единственная надежда, которая еще жила во мне, – это Учредительное собрание, но и в нем я иногда сомневался, слишком оно запоздало. Все же я ждал созыва Учредительного собрания и приготовил уже свое ему заявление, чтобы оно освободило меня от моей обязанности.

Началась предвыборная агитация в Учредительное собрание. Тоболяки обратились ко мне, чтобы я сделал доклад в Народном доме об Учредительном собрании, где изложил бы программу. Мне пришлось делать доклады не только в Народном доме, но и в нашем отряде, и в местном гарнизоне. Предвыборная агитация как будто на время отвлекла население от острой злобы в провинциях.

Прихожу как-то утром в губернаторский дом, чтобы передать полученные письма и журналы, и одна из княжон меня спрашивает:

– Неужели правда, что Учредительное собрание вышлет нас всех за границу?

– Откуда у вас такие сведения?

– В газетах пишут.

– Мало ли что пишут в газетах? Учредительное собрание еще не созвано, и никто не знает, как оно решит этот вопрос, – отвечаю я.

Княжна смутилась и через несколько минут вдруг заявляет:

– Лучше пусть нас вышлют еще дальше куда-нибудь в Сибирь, но не за границу.

Я посмотрел на княжну и невольно задал себе вопрос, что это значит.

– Вам не хочется уезжать из России?

– Лучше в России останемся. Пусть нас сошлют дальше в Сибирь… Вы тоже выбраны в Учредительное собрание?

– Да, – ответил я.

– И вы скоро поедете? Вы можете и не поехать. Кто вместо вас останется здесь?

Я ответил, что, если не пришлют заместителя, должен буду остаться, но употреблю все усилия, чтобы быть в Учредительном собрании.

Не знаю почему, но семья Николая II очень не желала, чтобы я уезжал, – об этом мне не раз говорили фрейлины, Боткин и другие.

Собственно говоря, с падением Временного правительства моя официальная связь с Питером и вообще с Россией прекращалась. Тобольск существовал как бы сам по себе. Никакой переписки: ни официальной, ни неофициальной – с новой властью у меня не было.

Надежда моя на Учредительное собрание была единственная. С каким нетерпением приходилось ждать этого созыва!

Даже Николай II неоднократно спрашивал: «А скоро ли будет созвано Учредительное собрание?»

Я отвечал уклончиво, ибо сам не имел точных сведений… Да и кто тогда мог ответить на этот вопрос?

– Полагаю, что, во всяком случае, не позже начала января.

– Мы с Александрой Федоровной просим вас разрешить священнику отцу Алексею преподавать закон божий нашим младшим детям.

– Ведь с ними занимается сама Александра Федоровна.

– В настоящее время она не может, – возражает бывший царь. – Кроме того, отец Алексей, вероятно, более опытен и сведущ. Александра Федоровна находит, что он был бы очень подходящим преподавателем закона божия. Почему бы вам не разрешить? Приходит же он сюда совершать службу.