С высоты птичьего полета

Особых хлопот, впрочем, не было. Мы провели проверку аппаратуры, привлекая всех красивым видом эмблем предстоящего полета. И с небольшими проблемами загрузили её в корабль. Сама раскрывающаяся конструкция была самым крупным грузом, и её грузили на «дно» вертикально стоящего корабля, а потом шла остальная загрузка. Но вот вечером (загрузка шла круглосуточно) оказалось, что наша конструкция качается. Закрепленная множеством винтов, она качается на опорной раме, и, если так ее отправить в полет, она сорвется и будет крушить окружающие её прочие грузы. На первый взгляд этого не может быть. Крепление прошло испытание во Франции во всем диапазоне нагрузок. Однако здравый смысл вносит коррекцию. По нашим понятиям, французская конструкция слишком хрупка и деликатна. Она рассчитана на особое обращение – белые перчатки входят в комплект. Мы переносим её бережно на руках. В ней около сотни килограммов, но она требует изящных движений и манер. Все время думаешь, как не задеть, не зацепить, не нажать. Мы переносим её по длинным коридорам, возносим на третий этаж монтажных лесов. Но это мы, а неуклюжие космонавты в надутых скафандрах сумеют ли обеспечить необходимый сервис, ведь тонкость обращения потребует от них особых усилий и забот.

Итак, конструкция качается, а виноваты в том тонкие, прямо-таки птичьи, лапки транспортировочной плиты – цена французского изящества. В полёте на участке виброперегрузок, по мнению специалистов, они сломаются. А потому «шум и крик» – мы держим всех. И хотя есть оправдание, что испытания проведены, спокойствия и житейской уверенности нет. Причём при формальном подходе нас просто снимут с грузовика, а дальше – исключительно «наши проблемы». Все счастье в том, что люди здесь умные и не формалисты, а выход – сделать растяжки, подручными средствами растянуть и закрепить их.

Мы успели в Москву на встречу с французской делегацией накануне её отъезда. Мы успели с ними поговорить и рассказать, что первая ласточка – первый грузовой корабль к станции – загружен французским оборудованием и готовится к старту. Основная тяжесть теперь ложилась на подготовку документации, продолжались тренировки космонавтов в бассейне Звездного городка: они всё выходили и выходили в «открытый космос» бассейна. Предстояло подготовить и отработать большое число нештатных ситуаций, то есть крупных и маленьких отклонений, из которых нужно выйти «сухим» и выполнить эксперимент.

Мы пахали

Летом уйти в отпуска не удалось, как не пришлось в них пойти и в предыдущие годы. В августе готовился к старту второй грузовой корабль. Теперь, когда аппаратура была принята и проверена, казалось, можно было вздохнуть посвободней. Однако не все вспомогательные детали были готовы, задерживалось изготовление якорей, в которых фиксируется в открытом космосе космонавт, кронштейны нашего производства для установки французской телекамеры. Ещё мешали всяческие контролеры, специалисты в области различных бумаг, виртуозы бумаготворчества.

Один из них, упомянутый человек-вол («человек-дятел» по Катаеву) не расставался с идефикс – доказать собственную необходимость проекту. При встречах он долго и строго смотрит тебе в глаза, выспрашивает методично и цепко. При занятости не хватает времени на политес, из-за вошедшей в кровь манеры рассказываешь все по делу «как есть», и только позже понимаешь, как оборачивается это против тебя.

«Мне кажется, что вам понравилось бы быть волом… У них очень покойная жизнь. Они всегда молчат, трутся возле быков…» Если бы так. Они сначала трутся возле тебя, а получив информацию, со всех ног бегут и тотчас пускают её в ход. Докладывают, жалуются, сигнализируют, раздувают что-то, превращая твою жизнь в кошмар, когда работа вдруг уходит на второй план, а впереди ты – «несчастный, запутавшийся», нежданно-негаданно угодивший под ассенизационный фонтан. Уже в конце разговора в голосе человекадятла-вола слышится металл, и прокурорским тоном он спрашивает: «А вы докладывали об этом руководству?» (Имеется в виду Триер.) И любая техническая мелочь, угодив на предметный столик, выглядит слоном и требует времени и внимания.

Деятельность человека-дятла-вола похожа на обвал: начинается камешком, а разрастаясь и обрушиваясь, погребает под собой всё. Но когда всё, вопреки помехам, сделано, человек-вол заявляет громко «мы пахали», и начальство точно вспоминает, что он был при том, гдето рядом со вспаханной целиной, и вследствие этого несомненно, конечно, принимал участие, и кому ещё пахать, простите, если не волам. Три человека из армии рядом стоящих тормозили воз проекта, подобно лебедю, раку и щуке, замедляя его ход. Один – в эшелоне власти, другой мешал работе на выходе, третий вертелся рядом и всё примечал. Когда они порой забывали о нас, становилось легко дышать, жить и работать.