Сабанеев мост

Министр отнесся к моей записке внимательно и вызвал меня. Министерство находилось на углу Кузнецкого Моста и Большой Лубянки в большом сером здании, построенном в начале XX века архитектором Гунстом как доходный дом для страхового общества «Россия». Утверждают, что здание использовалось как дом свиданий. Этому способствовала необычная планировка этажей: можно было войти в первый подъезд на Кузнецком Мосту, а выйти в восьмой на Лубянку, что, конечно, было удобно для людей, избегающих лишнего внимания. Бывая в министерстве, я долго не мог понять, каким образом можно идти длинными коридорами, поворачивая то вправо, то влево, и внезапно очутиться на том же месте, откуда начал свой путь. Оказалось, что здание в плане представляет собой изогнутую восьмерку, между циркульными фрагментами которой в углублении поставлен нелепый памятник Воровскому, одному из первых советских дипломатов. Теперь дом страхового общества «Россия» – это всем известное главное здание КГБ, выходящее фасадом на площадь Дзержинского, а в здании, построенном Гунстом, после революции разместился наркомат иностранных дел, поэтому памятник дипломату, убитому в 1923 году в Лозанне, установили на правильном месте. Здесь на первом этаже жил Чичерин, первый после Троцкого нарком иностранных дел РСФСР, а затем и СССР. После переезда ведомства в новое высотное здание на Смоленской площади в здании поселили Мосгорсовнархоз, а после его кончины два министерства – автомобильной и тракторной промышленности.

Некоторые интерьеры сохранили былую роскошь. Кое-где еще можно было увидеть камины с изящными мраморными порталами, конечно, потухшие навсегда. Не знаю, случайно или подчеркивая особую важность мыслительной деятельности специалистов в управлении экспертизы на каминной доске была установлена крупная статуэтка прекрасного бронзового литья. Скульптура весила, я думаю, не меньше 50 килограммов и представляла собой женскую фигуру в позе глубокой задумчивости; на постаменте была французская надпись La pensée, что означает «Мысль». В конце 1991 года цветной металл повысился в цене, и «Мысль» бесследно исчезла, что было, между прочим, символично и обозначило содержание наступающей эпохи.

Я уже бывал у министра на больших совещаниях, проходивших в зале коллегии, где я не столько говорил, сколько слушал, но на этот раз говорить предстояло мне. Конечно, я волновался. Взглянув на себя в зеркало, висевшее в приемной, я увидел, что щеки мои от волнения порозовели. Усугубляя природную моложавость, румянец превратил меня в мальчишку.

В кабинет, где я никогда раньше не бывал, со мной вошли заместитель министра Потапов и Коровин, главный инженер Автопроекта, то есть управления, которому подчинялся институт. Тарасов сидел за письменным столом, громадным, как Красная площадь; перпендикулярно этому монстру был приставлен, образуя букву «Т», небольшой стол, за которым обычно сидели посетители. Министр встал и протянул мне руку. Он только что пообедал, был в благодушном настроении, глаза у него блестели, поясной ремень ослаблен, и ширинка была расстегнута. Чтобы дотянуться до его руки, мне пришлось торопливо обойти вокруг стола, пока Тарасов стоял с протянутой рукой, как Ленин на броневике. Картина эта меня развеселила и сняла напряжение, так что докладывал я спокойно и уверенно.

Выслушав мой доклад, министр стал расспрашивать меня о Заинском проекте и раскритиковал некоторые решения. Я начал возражать, но в это время зазвонила вертушка, и Тарасов отвлекся. Потапов дернул меня за рукав и прошипел: «Не спорьте».

– Хорошо, Александр Михайлович, – сказал он, когда Тарасов закончил разговор, – мы посмотрим это более внимательно.

Тарасов усмехнулся и стал рассказывать о проектировании и строительстве Минского тракторного завода, где он много лет был директором. Рассказывать он умел и, видимо, любил и делился со мной своим богатейшим опытом часа полтора. Это было интересно. Потапов и Коровин молча слушали.

– А где вы работали до проектного института? – неожиданно спросил он меня на прощанье, с любопытством взглянув на мою мальчишескую фигуру.

– Четыре года на прожекторном заводе, – ответил я правдиво, хотя, вероятно, для придания себе веса следовало приврать и заменить прожекторный завод эталонным ЗИЛом.

– Мы подумаем над вашим предложением, – сказал Тарасов и отпустил всех с миром.

Предложение мое было отвергнуто, несмотря на очевидную эффективность. Я был удивлен, а один из коллег, в отличие от меня трезво смотрящий на нашу действительность и обладающий хорошим аппаратным чутьем, сказал:

– Твоя эффективность никому не нужна. Госплан выделяет деньги на строительство еще одного завода, чего ж от них отказываться? Чем больше заводов в составе отрасли, тем весомее министерство. Решение министра естественно.

Вот на каких принципах строилась экономика в советские времена.

Таков был мой первый опыт непосредственного общения с членом правительства страны.