Сабанеев мост

У Соколовских были гости: важная дама в бриллиантах и бесцветная упитанная девушка, ее дочь. Дама оказалась женой министра мясо-молочной промышленности некой автономной республики и упоенно рассказывала об отдыхе в правительственном санатории.

– Ты что, собираешься жениться? – испуганно спросил меня Виктор, отведя в сторону.

Тут я все понял. Муся, его жена, страдающая циклотимией, находилась в активной фазе. Обычно, выйдя из депрессии, она впадала в период бурной деятельности: меняла квартиру, покупала новую мебель, устраивала счастье близких друзей. Таким образом, стало ясно, что меня выманили на смотрины.

Девушку было жалко, но зятем молочного министра я не стал. О потерянных возможностях мы с Мариной иногда вспоминали в конце восьмидесятых годов в эпоху пустых магазинных полок.

Наша скромная свадьба состоялась в начале мая в этой квартире. На буднично стандартной церемонии в ЗАГСе с нами были только свидетели – Сережа Александров и Наташа Тарханова. Процедура этого канцелярского таинства живо напомнила мне незабвенного Кису Воробьянинова, я очень старался сохранить серьезность, но когда регистраторша торжественно объявила нас брачующимися, я разразился неудержимым смехом. Смех, как это иногда бывает у меня, перешел в икоту, и оскорбленная регистраторша предрекла этой легкомысленной паре недолгую совместную жизнь.

Медовый месяц мы сократили до двух дней – субботы и воскресенья, проведенных в доме отдыха Большого театра в Серебряном Бору. Здесь мы познакомились с удивительным человеком, создателем реаниматологии в нашей стране и мировым авторитетом в этой области профессором Неговским, который приехал отдохнуть в выходные дни. Это был очень простой и приятный в общении человек. Мы обедали за одним столом и гуляли вместе по весеннему лесу, слушая его поразительные рассказы. От него я впервые услышал о существовании загадочного закона парных случаев. Какая-то редкая болезнь или травма может не попадаться в клинике годами, а когда внезапно привозят такого больного, через короткое время привозят второго с теми же симптомами. Конечно, я не удержался и спросил, не пытался ли он вернуть к жизни умирающего Сталина. Он очень скупо, без подробностей рассказал об этом запоздалом вызове, когда, к счастью, его талант оказался бессильным. Подозреваю, что вопреки медицинской этике он об этом не жалел. Запомнился его рассказ о кунцевской даче, где деревья, посаженные в шахматном порядке, обеспечивали охранникам обзор, а вождю – безопасность. В доме его изумили инвентарные бирки на мебели и вырезанные из журнала «Огонек» репродукции известных картин, прикрепленные к стенам канцелярскими кнопками. Потом, спустя много лет, некоторые казенные перья об этом с восторгом писали, восхищаясь скромностью вождя. Действительно, буржуазной эстетике он был чужд, жил без семьи, а потребностей было немного, всего одна – неограниченная власть над огромной страной.

Вернувшись из дома отдыха, мы с Мариной разъехались по своим домам. Жить семьей пока было негде. Я в это время обитал в Черемушках, в крохотной семиметровой комнате, которую снимал у некоего пенсионера по имени Юда Соломонович. Он вдвоем с женой проживал во второй, тоже небольшой комнате, и для него сорок рублей, которые я платил ежемесячно, составляли тридцатипроцентную добавку к пенсии. Их двухкомнатная квартира была на третьем этаже четырехэтажного дома, построенного по проекту знаменитого инженера Лагутенко, получившего за достигнутую экономию золотую геройскую звезду, называемую в обиходе «Гертруда». Проект был чудовищно экономичен, когда на первом этаже плясали, на третьем спать было невозможно. В прежней жизни Юда Соломонович был важным человеком: он служил начальником тарного отдела Министерства лесной промышленности. Теперь сохранившаяся печать значительности на его лице плохо гармонировала с домашними тапочками, но в общем это были тихие доброжелательные люди, главным жизненным интересом которых был приходивший время от времени сын, конструктор железобетонных изделий, и предметом семейной гордости была какая-то необыкновенная балка, которую с почетом провезли по Красной площади на первомайской демонстрации. Сын, видимо, был ученый малый и педант, своему ребенку составлял почасовое расписание суток на школьные каникулы, и однажды я услышал воспитательную беседу, где папа говорил маленькому сыну буквально так:

– В собаку нельзя бросать камни, потому что: а) ей будет больно, б) она может тебя укусить, в) тебя заберут в милицию – и так далее.

Словом, это была добропорядочная советская семья, которая относилась ко мне вполне лояльно, но, конечно, привести в эту комнату жену было невозможно.