Сабля Цесаревича (СИ)

— Это не их мысли — эти люди могут быть умными или глупыми, неважно. Но вот это зло — оно не в их мыслях, а в их… В общем, гораздо глубже. Поэтому переубеждать их бесполезно, потому что для них бить собаку это правильно — а на что еще собака нужна?.. Начнешь переубеждать, они просто решат, что ты дурак, и станут над тобой издеваться.

— Как те люди с плакатами?

— Как те люди с плакатами, — кивнул Алексей. — Для них такая красота и правильность непонятны, они другое красивым считают, то, на что ты даже смотреть не захочешь. Не все, конечно, есть просто очень молодые и глупые, а есть такие упрямцы, которые вообще ничему в жизни не верят. И все они очень несчастные люди, хотя редко об этом подозревают.

— А помочь им как-то можно?.. — вырвалось у Павла.

— Для людей это невозможно, — покачал головой Алексей и снова сделал небольшую паузу, после чего продолжил:

— Страшно не когда они поодиночке. Тогда с некоторыми из них даже бывает интересно поговорить, да и ведут они тогда себя более… по-человечески. Но вот когда они договариваются между собой, сбиваются в большую толпу, ставят себе какую-то цель и начинают ее добиваться… Тогда, обычно, во главе их становятся совсем уж дурные люди. Совсем темные, гиблые. И это очень страшно бывает.

— Как митинг на Исаакиевской? — спросил Паша.

— Да, но там было не очень страшно — они там просто разминались. Бывает гораздо хуже…

И вновь Павел не стал спрашивать, откуда его друг знает все эти вещи. Он вышли на канале Грибоедова, и Спас на Крови предстал перед ними во всей своей изощренной красоте. Паша привычно отметил, что Алексей перекрестился на храм, и они двинулись по набережной к Марсову полю.

— Ты же знаешь, что тут убили моего… убили царя? — спросил Леша.

— Александра Второго, кажется, — ответил Павел, пропустив мимо ушей оговорку друга.

— Да, — кивнул тот. — И его убили вот такие же иные люди, сбившиеся в организацию с умными главарями.

— За что? — спросил Паша.

— За то же, за что твой бывший друг убил собаку — потому что они считали, что всех царей надо убивать. Они и теперь так считают…

— Но у них же какие-то политические идеи были, — стал вспоминать Пожарский. — Свобода народу, земля крестьянам…

Алексей лишь махнул рукой.

— Ну и как всем этим целям помогло то, что они взорвали царя, освободившего крестьян?.. Нет, Паша, они убили ради того, чтобы убить, у них вера такая была — если убить царя, сразу все, как по волшебству, изменится.

— Но ведь не изменилось же? — полувопросил Павел.

— Нет, — ответил Леша, — не изменилось. Вернее, для них стало еще хуже. Один из злодеев при взрыве сам погиб, а остальных потом повесили. Не всех, правда. Вот один из них — он сам к бомбам был непричастен, но много писал в подпольных газетах, что царя надо убить — долго потом в Петропавловке сидел. Все жаловался, что его одной курятиной кормят, а ему очень хотелось говядины… Вышел потом на волю, жил долго еще.

Павел промолчал, переваривая сказанное другом. Они дошли до уже пожелтевшего и почти пустого Марсова поля и сели на скамейку.

— Когда-то здесь парады были, красивые, — заметил Алексей, оглядываясь. — Тогда тут все совсем иначе было… И мертвецов не закапывали.

Паша вздрогнул, осознав, что они и правда находятся на большом кладбище. Они долго сидели молча, вдыхая чуть припахивающий тленом прохладный воздух осени.

— Леш, — спросил наконец Пожарский, — я все равно не понимаю, почему они думали, что, убив царя, что-то изменят. Ну вот, скажем, можно убить президента, вон в Америке Кеннеди убили. А что изменилось?.. Только человек умер. И тут тоже…

— Я же сказал: у них вера такая: если пролить кровь, все поменяется, — ровно ответил Алексей. — Как у язычников, которые богам кровавые жертвы приносят. А царь — в центре всего, понимаешь? Большинство людей думает, что, вот, сидит царь на золотом троне и ничего не делает, а его всякими вкусностями кормят. Но ведь на деле от него зависит все, что в стране происходит. Многие не понимают, что такое власть. Вернее, вот такая власть — огромная. Мелкую власть они знают, и им она нравится. Но совсем другое, когда ты отвечаешь за все, когда ты на самой вершине. Это как в горах, очень высоко — там ведь холодно, мало воздуха и страшно. А ты один. И царь один, потому что выше его никого в этом мире нет. Разве что семья, но и она ниже его, и вся ответственность за страну только на нем. Многие от этого сходили с ума, становились тиранами. Но среди царей таких было немного. Знаешь, почему?

Павел вопросительно уставился на друга.