Сад

— Болтался там один приезжий бездельник — прогнали. Сейчас нашёлся свой!

Замолчав, он начал хлебать остывшие щи.

Сын не притронулся ни к хлебу, ни к щам, ел одни малосольные огурцы.

Сергей Макарович проворчал:

— Женился бы ты скорее, что ли.

— Не во мне причина…

— С неё, с невесты, бери пример! Образование выше твоего, а не боится рук в земле запачкать!

Хотя это, по мнению Сергея Макаровича, было единственное положительное качество Веры Дорогиной, сейчас он с удовольствием отметил его и повторил:

— Учись у неё!

— У всякого своя голова на плечах, — буркнул Семён.

«Из-за неё, из-за Верки, лихоманка её возьми, парень гулянку затянул, — думала мать. — Понять его надо: рвался домой, хотел сразу свадьбу играть, а она выпрягается— погоди да подожди. Отца дома нет! Придумки одни…

Выйдя из-за стола, Сергей Макарович попросил Анисимовну:

— Принеси-ка остатки пива да перелей в бидон.

— Это для чего же тебе, Макарыч, на сытое-то брюхо пиво понадобилось? — насторожилась жена.

— В поле увезу. За ужином комбайнеров надо угостить.

— Я не для чужих варила!

— Неси!

Пиво он увёз. Но Семён продолжал гулять ещё несколько дней. Каждое утро, вернувшись с поля, отец заставал его в постели. Это повергало в тяжкое раздумье: почему он такой? В чём причина его лености? В кого он уродился? Ведь мать тоже не ленивая. Но она очень жалостливая: любя младшего сына больше всех других, сверх всякой меры оберегала и от простуды, и от работы, и от всего на свете. Случалось, зимним вечером говорил ему: «Сходи, кинь корове сена», а мать вступалась: «Чего ты гонишь парнишку на мороз? Вырастет — намёрзнется, наработается», — и шла сама. А он, отец, не придавал этому значения, да, по правде говоря, занятый беспокойными хлопотами по колхозу, даже и не заметил, как сын вырос, превратился в жениха. Если бы не армия, наверно, давно бы женился, жил бы своей семьёй. Помнится, учителя не раз пробовали вызывать его, отца, в школу, о чём-то хотели побеседовать, а у него, как на грех, не оказывалось времени. Наверно, они собирались говорить о плохих отметках. За отметки он грозил кулаком: «Ты смотри у меня, Сёмка! Подтянись!..» Но у других ребят тоже бывали невысокие отметки. Дело ещё и в чём-то другом. А в чём? Теперь поздно гадать об этом и учить поздно.

Но проходить мимо того, что ему не нравилось, Сергей Макарович не мог. Сегодня разозлили закрытые окна: что подумают люди о его семье, какие суды и пересуды пойдут по колхозу?! Пальцами будут показывать на дом: «Добрые работники успели выработать по трудодню, а у председателя сынок всё ещё дрыхнет при закрытых ставнях!..» Срам!

Анисимовна хотела сказать, что сын вернулся с воскресника расстроенным, всю ночь проходил по селу с гармошкой и только на рассвете, закрыв ставни, лёг спать, но по лицу мужа поняла, что тот не будет слушать, что всё равно виноватой окажется она.

С треском распахнув ставни, Сергей Макарович стукнул по раме кулаком и направился к другому окну. А когда открыл все — вошёл в дом и носком сапога толкнул створчатые двери горницы. Посредине пола, на перине, сдёрнутой с кровати в холодок, лежал Семён. Возле него, на крашеном полу белели окурки.

— Вставай! — потребовал отец. — В поле поедем! Сельсовет всех мобилизует на хлебоуборку. Поможешь кули грузить.

— Некогда мне с вашими кулями валандаться, — Семён лениво поднялся с постели, заспанный и взлохмаченный. — Сегодня поступаю на должность. Художественным руководителем!

— Ишь, ты! Ру-ко-во-ди-тель!.. И что за башка придумывает должности для дармоедов? Тьфу! В двадцатом году таких мудрёных должностей не было, а спектакли играли чаще. Порасплодились бездельники!..

Сергей Макарович повернулся к жене, стоявшей за его спиной, и позвал:

— Поедем, мать! Хлеб на току перелопачивать — подходящая работа!

Анисимовна не удивилась этому: она частенько выходила на работу в поле и не без гордости говорила соседкам, что каждый год выполняет установленный минимум трудодней.

Она напомнила мужу о завтраке, — в чугунке доваривается петушок с лапшой.

— Петушка съест служащий!

Сергей Макарович, стуча каблуками, выбежал из дома.

На заднее сидение ходка Забалуевы не вмещались, и Сергей Макарович сел на кучерское место. Ему стало грустно оттого, что дома всё шло не так, как надо, он опять начал доискиваться до причин семейных неполадок и не торопил коня.

Матрёна Анисимовна заговорила чуть слышным, озабоченным голосом:

— Не берись так круто, Макарыч. Какой ни на есть, а — родное дитё: сердце болит за него. Ведь всё равно не переделаешь парня: не будет он таким, как ты. Помягче разговаривай. А то возьмёт да уйдёт из дому, — опять останемся одни…

— Лучше уж — одним.

Глава двадцать пятая

1

Давно миновали тихие, золотые дни «бабьего лета». Исчезли серебристые нити осенней паутины, колыхавшиеся в прозрачном воздухе. Огромными стаями полетели к югу журавли. Покинули поля перепёлки. На похолодевшее небо надвинулись чёрные тучи. Иногда, пролетая над садом, переговаривались дикие гуси:

— Га-га-га, га-га-га…

— Га-га, га-га…

Вере казалось, что они подтверждали:

— Да, да, надвигается зима. Да-да!