Сад богов

Как-то вечером включили освещение, и я привычно затаился, рассчитывая пополнить свою коллекцию. Было довольно рано, и большинство хищников, не считая меня и горстки летучих мышей, еще не вышли на охоту. Летучая мышь молнией промелькивала над верандой и хватала какого-нибудь мотылька или другую сочную живность буквально в паре дюймов перед горящей керосиновой лампой, и от поднятого крыльями ветерка дрожало пламя. Постепенно бледно-зеленое мерцание заката сходило на нет, сверчки затягивали свои переливчатые трели, мрак в оливковой роще расцвечивали холодные огоньки сверчков, и большой дом, скрипя и постанывая от солнечных ожогов, приготовлялся к ночи.

Стена позади лампы уже была усеяна всевозможными насекомыми, которые отсиживались после неудачных попыток суицида, чтобы повторить все сначала. Из узенькой щели у основания стены высунулся крохотный пузатенький геккон, какого я еще не видел. Не больше полутора дюймов. Похоже, вылупился он совсем недавно, однако это не помешало ему успеть отъесться почти до шароподобия. На его мордашке играла робкая улыбка, а большие темные глаза светились радостью, как у ребенка, завидевшего пиршественный стол. Прежде чем я успел его остановить, он не спеша вскарабкался по стене и начал свой ужин со златоглазки. Эти существа с их прозрачными крылышками, похожими на зеленое кружево, и большими золотисто-изумрудными глазами были моими любимцами, поэтому я серьезно разозлился на геккона.

Проглотив остаток ажурного крылышка, детеныш взял паузу, о чем-то размышляя и порой помаргивая. Я не мог понять, отчего он остановил свой выбор на златоглазке, слишком крупной для него добыче, когда его окружали самые разные мелкие насекомые, которых и поймать проще, и проглотить легче. Но очень скоро стало ясно, что он просто обжора: брюхо сыто, да глаза голодны. Недавно вылупившись из яйца и оказавшись без материнского присмотра, он решил, что все вокруг съедобно и чем крупнее жертва, тем скорее он утолит свой голод. Кажется, ему просто не приходило в голову, что для такого крохотного существа, как он, некоторые насекомые могут представлять опасность. Подобно первым миссионерам, он был зациклен на себе и даже не подозревал о том, что кто-то посмотрит на него как на пищу.

Не обращая внимания на маленьких вкусненьких мотыльков рядом, он выследил дубового коконопряда – жирного и ворсистого, едва ли не больше его самого – и атаковал жертву, но не рассчитал и лишь зацепил кончик крылышка. А бабочка едва не оторвала геккона от стены и чуть не взлетела вместе с ним. Ничуть не испугавшись, после короткой передышки геккон напал на длинноусого жука таких же размеров. Проглотить это твердокаменное колючее страшилище было выше его возможностей, но об этом он даже не задумывался. В результате, не сумев ухватиться за отполированный хитиновый покров, геккончик лишь столкнул жука на пол.

Взяв очередную передышку, он озирал поле боя, когда на веранду под громкий треск крыльев влетела огромная самка богомола и уселась на стене в шести дюймах от него. Сложив крылья с хрустом сминаемой бумаги и подняв устрашающие лапки в издевательском молитвенном жесте, она обвела своим бешеным взглядом широкий ассортимент насекомых на выбор и покачала головой.

Было очевидно, что геккон впервые видит богомола и даже не догадывается, какой смертоносный враг перед ним возник. Он-то полагал, что имеет дело с грандиозным зеленым десертом, о котором можно только мечтать. Без лишнего промедления, игнорируя тот факт, что жертва раз в пять больше его, он стал к ней потихоньку подкрадываться. Та же остановила свой выбор на серебристой пяденице и направилась к той на истощенных ножках старой девы, периодически останавливаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, само олицетворение зла. А за ней последовал геккон. Он опустил головку с мрачной решимостью и притормаживал одновременно с богомолом, помахивая своим нелепым жирным хвостиком, как возбужденный щенок.

Самка подкралась к ничего не подозревающей бабочке, еще раз помедлила, а затем схватила ту передними лапками. Здоровенная пяденица бешено затрепыхалась, и самке богомола понадобились все силы, чтобы удержать добычу жестокими шипами. Пока она сражалась с пяденицей, напоминая неумелого жонглера, геккон, распалившись до нужной кондиции ударами своего пухленького хвостика, бросился в атаку. Он, как бульдог, вцепился в надкрылье. Самка, увлеченная собственной борьбой, не ожидала нападения сзади и, потеряв равновесие, упала на пол вместе с бабочкой и гекконом, не разжимавшим зубов. Тут богомол выпустил полумертвую пяденицу и, освободив саблевидные передние лапы, переключился на геккона.