Сад чудовищ

– Что за подозрительный пассажир? Погоди! Знаю, толстяк в клетчатом костюме, разливавший напитки за капитанским столиком.

– Нет, другой.

– Почему не хочешь отдать письмо корабельной службе безопасности?

– Это касается только немцев.

– Ясно. А сам что не доставишь письмо?

Хайнслер сложил пухлые ладони, как для молитвы, – зрелище получилось премерзкое! – и покачал головой:

– Я даже не представляю, сколько дел у меня будет! А тебя, я слышал, на берег отпускают. Это послание очень важно для немцев.

– Ну ладно, хорошо.

– Еще один момент, – тихо добавил Хайнслер. – Лучше сказать, что письмо ты нашел. Иначе тебя могут забрать в участок и начать допрашивать. На это часы уйдут – ты потратишь всю свою увольнительную.

Такая сложность немного напугала молодого моряка. Хайнслер почувствовал это и быстро сориентировался:

– Вот тебе двадцатка.

«Святые небеса!» – подумал молодой моряк, а вслух сказал:

– Считай, ты только что оплатил нарочного.

Сейчас молодой помощник кока спешил обратно к причальной линии и рассеянно думал о том, куда подевался Хайнслер. Со вчерашнего вечера его не видно. Впрочем, мысли о носильщике испарились, едва на глаза попался великолепный вариант для знакомства с немецкой культурой. Клуб «Игривая киса» – манящее название очень кстати написали по-английски. Увы, клуб, как и все подобные заведения в порту, давно закрылся.

«Эх, и впрямь придется рассматривать церкви и музеи!» – с досадой подумал моряк.

Глава 4

Он проснулся от шороха рябчика, выпорхнувшего из куста крыжовника, что рос за окном спальни в почти загородном Шарлоттенбурге. Он проснулся от аромата магнолии.

Он проснулся от пресловутого берлинского ветра, который, по словам юношей и старых домохозяек, несет щелочную пыль, разжигающую плотские желания.

Волшебный воздух тому виной или возраст, но Рейнхард Эрнст невольно подумал о красавице-жене, брюнетке Гертруде, с которой жил уже двадцать восемь лет. Он повернулся к ней лицом, уставился на пустое углубление в перине и невольно улыбнулся. После шестнадцатичасового рабочего дня он падал с ног, но Гертруда вставала рано: так привыкла. Последнее время в постели они почти не разговаривали.

Из кухни на первом этаже донесся звон посуды. Часы показывали семь утра. Значит, сон длился чуть больше четырех часов.

Эрнст потянулся, высоко поднял раненую руку и помассировал ее, щупая треугольный металлический осколок у плеча. Как ни странно, шрапнель действовала успокаивающе. Он считал, что нужно жить в мире с прошлым, и ценил каждый символ, даже тот, что едва не лишил его руки и жизни.

Пятидесятишестилетний полковник вылез из постели и снял ночную сорочку. Фрида наверняка уже пришла, поэтому, натянув бежевые брюки галифе и отказавшись от рубашки, он перебрался в соседнюю комнату – в кабинет. Короткая стрижка, круглый череп, седина, складки вокруг рта, аккуратный нос с горбинкой, близко посаженные глаза, хищные и умные, – за эти черты на войне его звали Цезарем.

Летом Эрнст часто делал гимнастику с внуком Руди – они катали набивной мяч, поднимали булавы, выполняли упражнения на пресс и бег на месте. Но по средам и пятницам мальчик посещал летнюю школу, где занятия начинались рано, и деду, к его сожалению, приходилось заниматься одному.

Пятнадцатиминутную зарядку Эрнст начал с отжиманий и приседаний, но минут через семь его позвали:

– Дедушка!

Запыхавшийся полковник остановился и выглянул в коридор:

– Доброе утро, Руди!

– Смотри, что я нарисовал.

Семилетний мальчик, одетый в форму, поднял картинку. Без очков Эрнст не мог разобрать, что на ней, но Руди выручил:

– Это орел.

– Да, конечно, я вижу.

– Он летит сквозь грозу.

– Какого храброго орла ты нарисовал!

– Ты будешь завтракать?

– Да. Скажи бабушке, что я спущусь через десять минут. Ты уже съел яйцо?

– Да, – ответил мальчик.

– Отлично. Яйца тебе полезны.

– Завтра я нарисую ястреба! – пообещал худенький белокурый мальчик и побежал вниз по лестнице.

Эрнст вернулся к упражнениям, размышляя о десятках проблем, которыми следовало заняться сегодня. После зарядки он ополоснулся холодной водой. Пока вытирался, зазвонил телефон. В ту пору, какие бы важные вопросы ни решали в правительстве национал-социалисты, звонки в такую рань вызывали беспокойство.

– Рейни! – позвала Гертруда. – Тебя к телефону!

Эрнст натянул рубашку, решив не возиться с носками и обувью, спустился на первый этаж и взял у жены трубку.

– Алло? Эрнст слушает.

– Полковник!

Эрнст узнал голос одной из секретарш Гитлера.

– Фрейлейн Лауэр, доброе утро!

– И вам доброе утро! Меня просили передать, что фюрер срочно вызывает вас в рейхсканцелярию. Если у вас другие планы, их просят изменить.

– Пожалуйста, скажите канцлеру Гитлеру, что я уже выезжаю. Он у себя в кабинете?

– Да.

– Кто еще будет присутствовать?

Секретарша замялась, но ответила:

– Это все, что мне известно, полковник. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер!

Эрнст отсоединился и уставился на телефон, не убирая руки с трубки.

– Дедушка, ты ботинки не надел!

Руди, до сих пор со своим рисунком, подошел сзади, посмотрел на босые дедовы ноги и засмеялся.