Сад Эпикура

Они быстро вышли на Дромос. И чем ближе они подходили к Дипилону[32], тем многолюднее становилось на улице. Не успевшие покинуть город афиняне, словно ручьи в реку, стекались из боковых улиц на Дромос, следуя за своими повозками; иные же везли свою поклажу на тачках, несли на себе. Крикливые женщины, испуганные дети, орущие друг на друга погонщики быков и мулов, громыхание и скрип колес, узлы, корзины, носилки с больными и стариками — все это составляло удручающую картину бегства афинян от чумы. А между тем они увозили чуму с собой, она преследовала их, как преследует человека тень, потому что из города бежали и уже больные, но еще находившие в себе силы двигаться. Афиняне бросали свои дома, свой скот, свое богатство, чтобы спасти лишь одно — свою жизнь. И верили в то, что спасают ее. И понимали, что бегство — не самая надежная защита от чумы. Но другого средства защитить себя они не видели, не знали.

— «Но и богам невозможно от смерти, для всех неизбежной, даже и милого мужа спасти», — произнес слова Гомера Колот, глядя на бегущих афинян. — Можно ли убежать от того, что все равно неизбежно? — обратился он к Эпикуру, — Можно ли обмануть судьбу? Вот и Гомер говорил, что нельзя. Мы по опыту знаем, как тщетны бывают наши усилия в борьбе с неизбежным и как случайности сводят на нет все наши старания, Эпикур.

— Но мы знаем и другое: как ничтожен тот, кто бездействует, и как он несчастен в этом бездействии. Краткий миг счастья, думается мне, стоит вечного несчастья, краткое свидание с другом — вечной разлуки, глоток вина — всех горьких вод морских. И вот я думаю, Колот, не выпить ли нам по глотку воды?

Колот откупорил кувшин, который он нес, и они выпили воды.

— Почему же ты не кричишь и не зовешь Метродора? — спросил Колота Эпикур, глядя на текущую мимо них толпу.

— Потому что все движутся к воротам, и никто не идет в Афины, — ответил Колот.

— Справедливо, — сказал Эпикур. — Двинемся и мы.

У ворот была давка, и Колот с Эпикуром с трудом протиснулись сквозь них с орущей и стонущей толпой. Кажется, македонцы пытались закрыть ворота, кажется, кто-то уговаривал афинян остановиться, но у толпы своя сила, свой закон, против которых другая сила и другие законы — ничто. С отдавленными ногами, с ободранными плечами и локтями афиняне выбивались за воротами из толпы, жадно глотая воздух, и, не дав себе труда оглянуться, устремлялись дальше по раскаленной пыльной дороге, которая тянулась меж двух высоких крепостных стен[33], ограждавших ее на всем протяжении от Афин до Пирея. И здесь людской поток двигался лишь в одну сторону — прочь от города. Погонщики изо всех сил хлестали мулов, бежали навьюченные корзинами и узлами рабы. Всех торопила надежда первыми попасть на корабль, захватить место, чтобы уплыть подальше от чумы и переждать ее на Саламине, на Кеосе, на Эгине — все равно где, только бы подальше от Афин.

Колот и Эпикур сошли с дороги, чтобы привести в порядок одежду, которую с них едва не содрали в толпе.

— Нетрудно вообразить себе, что сейчас происходит в Пирее, — сказал Колот. — Страх превращает людей в неразумных животных. Толпа, охваченная страхом, не более чем стадо зверей… Видел ли ты у ворот растоптанных людей?

— Видел, — ответил Эпикур. — Но чувствовал ли ты себя зверем в толпе?

— Нет. Она несла меня, как речной поток несет щепку, но я, кажется, был спокоен. Я не крушил ребра соседей локтями, не полз по их спинам и головам. Мы двигались с тобой, крепко обнявшись, чтобы не потерять друг друга. И это все.

— Не все, Колот. Не все, потому что ты не сделал никакого вывода, — сказал Эпикур, перематывая ремни сандалий.

— Какой же вывод я должен был сделать, Эпикур?

— Ты должен был размышлять следующим образом: в озверевшей толпе я не чувствовал себя зверем, не уподобился зверю и Эпикур; Эпикур и я — философы. Следовательно, толпа, состоящая из философов, не могла бы превратиться в стадо зверей. И вот вывод, который я ждал от тебя: чтобы общество было разумным при любых обстоятельствах, оно должно состоять если не сплошь из философов, то, во всяком случае, из людей, которым доступны истины философии.

— Каковы же эти истины? — спросил Колот.