Сад Эпикура

— Какой подарок? Ах, подарок! А что бы ты хотела получить: зеркальце, благовоние, ожерелье, браслет, подвески, брошь, цепочку, сердолики? Что?

— Что дашь, то и возьму. Ты же знаешь, у меня дом сгорел… Правда, моя горничная спасла мои украшения… Ну, что ты там принес, Эпикур? — нетерпеливо потребовала Маммария. — Показывай!

— Вот! — Эпикур поднял руки и разжал ладони. — Бери!

— Что? — возмутилась Маммария. — Ты меня обманул? Ты ничего не принес?

— В руках у меня действительно ничего нет, — ответил Эпикур. — Но ведь ты сказала: «Что дашь, то и возьму». И вот я хочу подарить тебе истину, Маммария.

— Истину? Ах, старый ты обманщик, мучной мешок! Какую истину-то? Неужели твои истины чего-нибудь стоят?

— Стоят, Маммария. И некоторые — очень дорого. Так дорого, что расплатиться за них можно только жизнью.

— О-хо-хо-хо-хо! — вздохнула Маммария, поняв, что Эпикур обманул ее. — Ладно, давай хоть истину.

— Я хотел сказать тебе, Маммария, что богов нет. Нигде! Ни на Олимпе, ни под землей. А если они существуют в межзвездных пространствах, то им нет до нас дела. И стало быть, молиться им не надо. И бояться их не надо. И думать о них не стоит. Никогда.

— И это все? — строго спросила Маммария.

— Все, — ответил Эпикур. — Разве мало? Разве дешев подарок?

— А кто вернет мне молодость, здоровье, красоту?

— Никто.

— Боги дают надежду.

— Напрасную надежду.

— А твои истины отнимают ее!

— И возвращают нас к той жизни, которая есть. Взамен и я жду от тебя подарка, Маммария.

— Подарка? Какого? — захохотала Маммария. — Ты несказанно нагл, Эпикур!

— Подари мне горшочек сыра, Маммария, — сказал Эпикур. — Мой Ликон говорил, что тебе привезли из деревни. Я бы пороскошествовал, а то совсем устал от бобов.

Маммария помолчала, потом взяла руку Эпикура, похлопала по ней ладонью и сказала:

— Ладно, так уж и быть. Твоя истина стоит горшочка сыра. Я пришлю тебе с Ликоном. Или сама принесу. Кажется, мне пора всерьез заняться твоей философией. Коли нет богов, надо идти к Эпикуру, не так ли? — улыбнулась она.

— Ты хорошо сказала, — похвалил ее Эпикур. — Благодарю.

Глава одиннадцатая

Метродор возвратился только к вечеру. К Эпикуру он пришел вместе с Гермархом и Идоменеем. Был бледен и встревожен.

На столике, стоявшем рядом с ложем, горела плошка, освещая сложенные в стопку листы папируса, пиксиду[63] и воткнутую в нее камышинку. Ложе Эпикура было жесткое, из досок, застеленных потертой овчиной.

В комнате, кроме ложа и низкого столика, были четыре складных дифра, деревянное, грубой работы кресло с высокой спинкой и ларь для одежды, на котором стоял кувшин с водой и глиняная кружка.

Когда Метродор, Гермарх и Идоменей вошли к Эпикуру, он поднялся с ложа и встретил их стоя.

— Что случилось, друзья мои? — спросил он. — Беда?

— Беда, — ответил Идоменей. — Колот схвачен и заключен под стражу. Из этого следует…

— Подожди, — попросил Идоменея Эпикур, зная, как тот многословен. — Пусть скажет Метродор.

— Его схватили у дома Пулитиона после того, как он произнес речь на площади. Схватили по приказу Антигона. Я слышал этот приказ от глашатаев. Там сказано: «Колот из Лампсака, ученик философа Эпикура, речами своими возбуждает афинян к бунту, за что должен быть немедленно арестован и заключен под стражу до суда».

— Ты видел Колота? — спросил Эпикур.

— Да, я видел его у Помпейона[64], где он произнес речь. Я передал ему твои слова, Эпикур, твою просьбу возвратиться домой. Он отвернулся от меня и сказал: «Я устал жить в покое». Тогда я сообщил ему о приказе Антигона. В ответ он рассмеялся, потом велел уйти и не мешать ему.

— Там было много народу?

— Да. В Помпейоне было много людей, которые готовят к празднику священную триеру.

— И что Колот им сказал?

— Он сказал, что говорил прежде на агоре, в Акрополе, у Одеона, у Старого Булевтерия, в цирюльне Фесиппа, на пиру у Тимарха, у фонтана близ Диахоровых ворот… Он говорил: «Панафинеи возвратят в Афины чуму».

— Что еще?

— Еще он говорил самое страшное: что воля афинян сильнее любого приказа. И добавлял: «Если даже боги прикажут афинянам идти на бессмысленную смерть, афиняне не подчинятся им».

— Надо бы узнать, так ли это? — снова заговорил Идоменей, которому трудно было молчать. — Прав ли наш Колот, говоря так об афинянах?..

— Слова сказаны, Идоменей, — остановил его Гермарх. — Значит, следует думать не о словах, а о поступке.

— Я согласен, что речь — это уже поступок. Но смысл такого поступка заключен в смысле произнесенной речи. И стало быть…

Эпикур снова не дал Идоменею договорить. Он поднял руку перед лицом Идоменея и сказал:

— Мы все это обсудим, когда вместе с нами будет Колот. Как помочь Колоту?

— Если мы поднимем всех наших друзей и попросим их употребить все доступные им средства для спасения Колота, мы поступим правильно, — сказал Гермарх.

— Ты предлагаешь повести наших друзей на штурм тюрьмы? Или подкупить тюремщиков? Или умилостивить Антигона? Или принудить Колота к раскаянию?..

— А что предлагаешь ты? — остановил поток вопросов Идоменея Эпикур.