Сад камней

У Ланы перехватывало дыхание от одного его вида, и сердце ныло и стучало, стоило только его себе представить, как будто он был невесть каким красавцем и Дон Жуаном, хотя был он, наверно, совершенно обыкновенным, и женщины не ахали и не заглядывались на него на улицах.

Просто он был единственным – тем самым, который похож на отца в молодости, на поразившего когда-то воображение киноактера, на придуманного себе в детстве рыцаря, на не придуманного, но обожаемого девчонками учителя словесности, на где-то – не во сне ли? – мелькнувшего незнакомца, на всех них сразу и ни на кого, кроме себя самого.

Она влюбилась в него с первого взгляда и сумела понравиться ему – чего же боле? Они были свободны от условностей, они стали встречаться, они, кажется, даже были счастливы.

Лана осторожничала. Ей было хорошо с ним – в постели и в театре, на кухне и в ресторане, в машине и у телевизора, в компании и наедине. Он много читал, много знал, умел себя вести, ни разу не сделал и не сказал ничего, что вызвало бы у нее неприятие… а она была придирчива и разборчива, как та самая гоголевская невеста, и вечно примеряла губы и носы одних своих мужчин другим.

Всегда чего-то не хватало, что-то не сходилось, а тут вдруг раз – и сошлось.

Совпало. Наверно, это бывает, иначе чем объяснить, что многие пары всю жизнь вместе и души друг в друге не чают?

Она вдохнула поглубже и окончательно решила не плакать. Что же тут плакать, когда это даже смешно? Так тривиально, что… ну да, конечно, смешно.

Она сама так и написала ему днем, после его дурацкого звонка.

Она живо представляла себе, как он долго готовился и собирался с духом, чтобы ей позвонить.

Не сегодня – сегодня много дел. Завтра.

Не сегодня, у меня запись, я нервничаю.

Не сегодня… или сегодня, но попозже. Не сейчас, уже поздно, завтра прямо с утра.

И так несколько дней, до сегодняшнего – бедняга!

Сегодня он смотрел кино (если верить, но в такую ерунду можно и поверить, об этом-то зачем врать?) про кошек, и – по ассоциации… надо уже позвонить, в конце концов, а то и этот вечер будет испорчен!..

И услышал ее радостный, беззаботный голос.

Лана представила себе: с одной стороны, какое облегчение, она не плачет, не обижена, не говорит сердитых слов, с ней, как всегда, легко говорить. С другой – смотря что говорить. Радостный и легкий тон сейчас пропадет, истинное облегчение принесет только окончание разговора, если главное будет сказано. Если и не все, и не прямо, то хоть дать ей понять, что ли…

И он решился и сказал.

Наверно. Я боюсь, что. Если получится, но может не получиться. Тут неожиданно возникли. Словом, пятьдесят на пятьдесят.

Они поговорили еще: о последней песне, о погодах – питерской и турецкой, о его маме и ее здоровье и нездоровье. Пятьдесят на пятьдесят.

Потом они легко попрощались, как будто просто разошлись по разным комнатам, и Лана со странным ясновидением и обычно не свойственной ей проницательностью ощутила его облегчение.

Наверняка он взял сигарету, налил себе хорошего коньяка, сел перед телевизором. С чувством выполненного долга.

Молодец: разговор провел, Лану не обидел, она ничего не возразила, хорошо, что не сказал прямо, а вставил это «пятьдесят на пятьдесят», можно досматривать фильм и не мучиться.

Следующий звонок через недельку: я же говорил, мне так жаль, уже, наверно, нет смысла ехать, я старался выбраться, но… но я приеду в Москву, я постараюсь выбраться, и мы увидимся, тогда уже точно!

Господи, какая пошлость!

Неужели он думает, что она так глупа? Как будто она верила, что он приедет! Человек, которому надо откуда-то «выбираться», безнадежен, и ждать его безнадежно. Такой человек умеет уехать из Москвы в Петербург так, словно отправился на другую планету, или в крестовый поход, или в заколдованный лес, или… туда – не знаю куда.

Отключив телефон, Лана достала ноутбук, подключила его к Интернету и принялась писать.

Сразу, пока горячо.

«Я не понимаю, зачем ты оправдываешься. Я давно поняла, что ты не выберешься, и вовсе этого не ждала. Если ты за три месяца не смог выбраться в Москву…» Нет, это стереть, это можно воспринять как упрек, а кто я ему, чтобы упрекать? Легче надо, веселее, как будто его поведение прекрасно и нормально, пусть радуется. Пусть думает, что я его понимаю и одобряю. Я удобная московская любовница, я в каком-то смысле деловой партнер, я почти уже старый друг, я… я живу в привычном ритме, я ищу слова и рифмы…

Она стерла все. Потом подумала и начала сначала.

«Я не понимаю, зачем ты оправдываешься. Я давно поняла, что ты не приедешь, я знаю, как ты занят, что поделаешь. Мне даже странно, что ты не звонишь и не пишешь, как будто боишься, что я начну тебя упрекать. Это смешно, честное слово! Я тебе послала два новых текста – как они, подойдут? Давай уже будем нормально общаться, хоть по делу, мы же друзья и коллеги, правильно?»