Сад Камней

— Конечно, я слишком молод, — Тэракура почтительно поклонился. — Вы, Сомов-сан, видите здесь гораздо больше.

— Или гораздо меньше.

Он подумал и обрадованно кивнул:

— Да, да, я, кажется, понимаю: гораздо меньше — значит, совсем иначе.

Черт возьми, и этот тоже, и Глеб — все они считают, что поскольку я доктор наук и автор сотни работ, то должен видеть все вокруг особо, по-своему. Они требуют с меня, как с обыкновенного таланта, чуть ли не гения. Так и я, наверное, требовал бы, допустим, с Нильса Бора, по любому поводу я ждал бы от него откровений: раз это Нильс Бор, то он обязан. Но я не Бор, я даже не Сомов, совсем не тот Сомов, за которого они меня числят. И которым я когда-то был. Но мне обязательно хочется держаться.

— Пожалуйста. Песок — это вечность, — изрек я. — Все превращается в песок. Рано или поздно камни тоже превратятся в этот белый песок. Он поглотит их. Так что время в данном случае опять торжествует. Сад камней тоже подвластен времени. Вот о чем думается. Рано или поздно все становится прахом.

Я слушал себя и думал о том, как это банально и как беспомощно в смысле философии.

Тэракура был доволен.

— Это похоже на Библию, — сказал он. — Прах ты и в прах превратишься.

— Совершенно верно. Помните, по какому поводу там это сказано? Бог наказывает Адама за то, что тот вкусил от древа познания. Людей сделала смертными страсть к познанию, то есть наука. Она нарушила вечность. Она как бы создала Время. В этой легенде что-то есть.

— Вы знаете Библию? — удивился Тэракура. — У вас читают ее?

— Конечно. Атеист должен читать Библию.

— Песок… это интересно. Ну, а пятнадцатый камень?

— Что пятнадцатый камень? Опять он ждал от меня откровений.

— Я полагаю, что пятнадцатый камень — это как ваш бог, нерешительно сказал Тэракура. — Он невидим. Мы о нем не знаем. Бог всегда прячется в неизвестном.

— Ну что ж, это красивая метафора, — вежливо похвалил я.

Он низко поклонился, покраснев от удовольствия и продолжал ждать.

Но я думал не о боге. Я думал о себе. Господь бог давно состарился, обветшал, иногда я даже жалел его таким он стал беспомощным; к нему обращаются старики или больные, помогать он давно не может, и находить утешение ему тоже все труднее. Однажды ко мне направили инженера В. Он долго добивался консультации по поводу какого-то своего открытия. Оказался, как это бывает, чем-то вроде шизика такого тихого, покорного, но неотступного шизофреника. Принялся он излагать мне математическое доказательство существования бога. Он доказывал с помощью высшей алгебры, что бог существует. Между прочим, ход его рассуждений был грамотен, без явного безумия. Вычисления казались вполне логичными. От него исходила завораживающая убежденность, я еле вырвался из нее, как из дремоты. Я согласился, все правильно. Допустим, правильно, но что от этого изменится? Мир живет по непреложным законам, на что может пригодиться бог, даже если он есть?

Он не в силах переступить законы, нарушить их, создать новые.

Инженер был озадачен. Он ушел выяснять — опять же математически — необходимость бога. Как знать, может, сейчас он сидит где-то и завершает окончательные расчеты.

— Бог, который прячется в пятнадцатом камне, — сказал я Тэракура, — существовал оттого, что человек не мог подняться, оторваться от земли. Достаточно посмотреть сверху, и тогда увидишь все разом, все пятнадцать камней. Человек должен смотреть на свой мир и сверху.

Тэракура задумался, глаза его совсем смежились, только тоненькие черточки остались под изломом бровей.

(У него хватало всякого мусора в голове, но зато он ненавидел капитализм куда конкретнее нас. Потому что он знал его лучше. Он жил в нем. Он знал про его ложь и фарисейство, про гнусность университетских порядков, продажность чиновников, про то, как хозяйничают в физике крупные фирмы, — множество вещей, о которых я и понятия не имел, я знал японскую физику по журналам, по встречам на симпозиумах и конгрессах. Мы знаем капитализм по книгам и газетам. Мой отец ненавидел Романовых сильнее, чем я. Для меня Романовы, самодержавие, Распутин, Вырубова и прочее — это история, где больше диковинного, чем ненавистного.)

— Но я боюсь, — сказал Тэракура, — что сверху Сад камней вообще неинтересен. Сверху… — Он откинул голову, пытаясь представить себе: — Допустим, с самолета.

— С самолета… — повторил я.

… Они заседали в кабинете военного министра США Стимсона. Решался вопрос о выборе цели. Имелись две атомные бомбы, и обе надо было сбросить. На Японию.

Собственно, капитуляция Японии не вызывала сомнений. Бомбы имели другое тайное назначение — их сбрасывали, чтобы показать мощь нового оружия. Показать кому? Естественно, не Англии, и не разбитой Германии, и не какой-нибудь Швеции.

Имелась единственная страна, которую новый президент Трумэн и его советники считали необходимым устрашить. Это мы.

Из американских книг можно было представить себе, хотя бы примерно, как происходили этот и подобные ему разговоры. Все выглядело весьма прилично.