Тогда падишах по совету мудрецов повелел в благоприятный час совершить бракосочетание. Знатоки законов вращающегося неба, звездочеты и астрологи — все, кто разбирается в расположении звезд, планет и созвездий, долго наблюдали за восхождением и заходом светил, вычислили сочетание звезд, расположение солнца и луны и выбрали наилучшее время. Об этом решении громогласно возвестили по всей стране, во дворце падишаха стали готовиться к свадебному празднеству, по приказу падишаха устроили великолепный пир. Роскошные яства были достойны могущественного властелина, кравчие с лицами, как у Азры, лили в чаши пурпурные вина, прекрасные музыканты наигрывали на своих инструментах. Украшавшие своим присутствием пир смыли с себя прах огорчения прозрачным вином, их лица от радости уподобились тюльпанам, сердца расцвели в саду желания, словно бутоны. Певцы с голосами, как у горлинок, стали развлекать пирующих своими пленительными песнями, а музыканты, последователи Зухры, своими шелковыми струнами веселили сердца. Звуки флейты говорили о наслаждении, напевы арфы пленяли сердца знатоков музыки и утоляли жажду мудрецов, лютня заставляла души охмелевших гореть, словно тлеющее алоэ. Кеманча, изогнутая, словно брови красавиц, пленяла сердца пирующих, барбат туманил головы уважаемых мужей. От музыки и вина круг пирующих уподобился весне, опьянение и веселие смешалось воедино, словно любовь и красота. Пенное вино радовало пьяных, пленительные мелодии опьяняли трезвых. Вино было водой, музыка — бурей, так что во дворце бушевало море веселия, в воздухе парили сердца, влюбленные в кувшины с вином и в окружающую красоту.
Когда светоч, озаряющий пиршество дня, опустился в свои покои на западе, показалась невеста-ночь в черном шелковом покрывале. Ради ее благоухающих локонов время рассыпало татарский мускус, ради ее упоительной прелести утро готово было пожертвовать жизнью. Светлое солнце, чтобы лучше видеть, покрыло свои глаза сурьмой ночи: ведь и Меджнун был опутан любовью к Лейли только потому, что ее имя созвучно ночи, и вода жизни поселилась в вечном мраке из страсти к ее мускусно-черным кудрям. Словом, пришла упоительная ночь, и весь мир стал скорбеть, словно Ширин над поверженным Фархадом. Периликие невольницы прекрасными опахалами освежили души нежных красавиц, словно ветерок из цветника, стройные рабыни воскурили благовония, сребротелые пленительные певицы нежными голосами похитили разум у пирующих, танцовщицы, подобные павам, пустились в пляс, увеличив радость и удовольствие гостей.
Наконец, проворная машшате семь раз омыла руки розовой водой и принялась украшать на семь ладов красавицу-царевну. Гребнем из сандалового дерева она причесала благоухающие косы, подвесила серьги, так что лицо невесты заблистало, словно луна среди Плеяд. Она обвила вокруг ее шеи жемчужную нить, перетянула шитым поясом тонкий стан, разодела и разубрала невесту и усадила ее на трон. По правде говоря, драгоценности и украшения обрели на Бахравар-бану новую прелесть и красоту. Ее прекрасное лицо, как солнце, не нуждалось в прикрасах машшате, ее совершенному стану не было надобности в украшениях. Художник-творец в небесной мастерской создал ее изображение без изъянов и недостатков, он выделил ее среди всех остальных, и к ней вполне подходил этот бейт:
Древнее небо при всей своей придирчивости от созерцания ее красоты обезумело и, чтобы не сглазить ее, вместо руты стало сыпать звезды в горнило солнца.
Слуги и рабы, которые знали обычаи и законы свадебных торжеств, облачили Джахандара в роскошные одеяния Фаридуна и Сулеймана и ввели к той, что была прекрасна, как Билкис. Между ними положили Коран и зеркало. Когда Джахандар взглянул в зеркало, то он увидел весну в разгаре и обнял красавицу, о которой мечтал. Потом он положил руку на Коран, подтверждая, что он, словно Юсуф, купленный раб этой Зулейхи из брачной комнаты красоты. А Бахравар-бану сделала знак, что она — самая последняя раба этого египетского Азиза. Царственных новобрачных осыпали розами и жасмином, жемчугами и рубинами. Потом все покинули брачный покой, оставив вдвоем кипарис и пальму. Когда влюбленные взглянули друг на друга, они от избытка чувств застыли в неподвижности, словно статуи. Потом от охватившего их страстного томления они бросились в объятия друг друга, а от тесных объятий и лобзаний воспламенились желанием. Она, словно роза от утреннего ветерка, готова была расцвести, он же, словно соловей весной, напевал мелодию страсти. Наконец, бутон жасмина распустился, и лепестки розы прорвались. Иными словами, он просверлил нетронутый жемчуг алмазным буравом и опустил слиток расплавленного серебра в золотой тигель.