Сад Рамы

Прежде чем начать операцию, доктора Тернер и Уэйкфилд тщательно записали точную последовательность предстоящих действий. И во время всей операции, завершая основные этапы, они останавливались, чтобы свериться друг с другом. По ходу дела никаких неприятных неожиданностей не случилось. Удалив старое сердце Амаду, доктор Тернер перевернул его так, чтобы Николь и Элли (она настояла на своем присутствии на всякий случай — вдруг потребуется какая-нибудь помощь) могли видеть атрофированную мышцу. Сердце находилось в скверном состоянии. Амаду, вероятно, умер бы, не протянув и месяца. Пока новое сердце подсоединяли к основным артериям и венам, кровообращение в организме пациента поддерживал автоматический насос. Наступила трудная и опасная стадия операции: насколько помнил доктор Тернер, она никогда не проводилась человеческими руками.

Однако множество ручных операций, которые доктору Тернеру пришлось провести за три года пребывания в Новом Эдеме, лишь отточили его хирургическое искусство. Он удивил даже себя самого той легкостью, с которой подсоединил новое сердце к основным кровеносным сосудам тела Амаду. К концу операции, когда все опасные стадии были завершены, Николь попросила разрешения закончить все оставшиеся мелочи. Но доктор Тернер покачал головой. И хотя в колонии уже наступало утро, он намеревался самостоятельно завершить операцию.

Должно быть, крайняя усталость все-таки сыграла с глазами доктора Тернера неприятную шутку в последние минуты операции… или, быть может, в ней следовало винить прилив адреналина, сопровождавший радостное возбуждение, предвкушение успешного конца операции, но, как бы то ни было, в эти последние мгновения Роберт Тернер время от времени замечал удивительные изменения в лице Амаду Диаба. Несколько раз оно словно расплывалось перед глазами врача, преображаясь в черты Карла Тайсона… молодого чернокожего, которого доктор Тернер убил в Далласе. Закончив очередной стежок, доктор Тернер глянул на лицо Амаду — тот ухмылялся совершенно как Тайсон. Доктор заморгал и поглядел снова… на операционном столе был Амаду Диаба. Когда это повторилось несколько раз, доктор Тернер спросил Николь, не замечает ли она чего-нибудь необычного в лице Амаду.

— Ничего, кроме улыбки, — ответила та. — Никогда не видела, чтобы человек улыбался под анестезией.

Когда операция завершилась и Тиассо смогли заключить, что пациент находится в великолепном состоянии, невзирая на крайнюю усталость, доктор Тернер, Николь и Элли испытали прилив восторга. Доктор пригласил обеих женщин в свой кабинет отпраздновать удачу за еще одной чашечкой кофе. В этот момент он даже не мог предположить, что собирается сделать предложение Элли.

Элли была ошеломлена. Она только глядела на доктора. Тот бросил взгляд на Николь, потом опять поглядел на Элли.

— Я понимаю, что это вышло так неожиданно, но я не сомневаюсь в своих чувствах. Я успел убедиться в этом. Я люблю вас и хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. И чем скорее, тем лучше.

Почти на минуту в комнате воцарилась абсолютная тишина. Не нарушая безмолвия, доктор подошел к двери кабинета и запер ее. Отсоединил телефон. Элли попыталась что-то сказать.

— Нет, — с горечью в голосе произнес он, — не надо ничего говорить. Я должен это сделать.

Он опустился в кресло и глубоко вздохнул.

— Мне следовало сделать это давно, — проговорил он ровным голосом. — К тому же теперь вы обе должны знать обо мне всю правду.

Слезы выступили на глазах доктора Тернера, и он приступил к повествованию. На первых словах голос его дрогнул, но он взял себя в руки.

— Мне было тридцать три года и, не осознавая того, я был слепо и немыслимо счастлив. Один из ведущих кардиохирургов Америки… прекрасная любящая жена, две дочери — трех и двух лет. Мы жили в Техасе — в особняке с бассейном — в коммуне в сорока километрах к северу от Далласа.

— Однажды я поздно вернулся домой из госпиталя — пришлось следить за необычайно тонкой операцией по вскрытию сердца. И у ворот нашей коммуны меня остановили охранники. Они были в смятении, словно бы не знали, что делать, но потом позвонили куда-то и, странными глазами поглядев на меня, разрешили пройти.

— Перед нашим домом оказались две полицейские машины и скорая помощь. В тупике за ним примостились три передвижных телефургона. Я повернул к дверям и полицейский остановил меня. Вспыхнули лампы, какие-то телевизионщики ослепили меня своими огнями. Потом полицейский отвел меня к дому.

— На лежанке в передней прямо у лестницы на второй этаж под простыней лежала моя жена. Горло ее было перерезано. Я услышал, что наверху переговариваются люди, и бросился, чтобы отыскать дочерей. Девочки лежали там, где встретили смерть… Кристин — на полу в ванной, Аманда — в постели. Эта сволочь перерезала горло и им.

Доктора Тернера сотрясали отчаянные рыдания.

— Не могу забыть этого зрелища… Аманда, наверное, спала — у нее была только одна рана на горле… Каким же чудовищем нужно быть, чтобы поднять руку на такие невинные создания!