Садовник (сборник)

– Справлюсь, – ответила, все понимая, баба Шура. – Совсем твоя мамка голову потеряла.

(«Любаша рассказывала в этот момент малоивановцам, что секс-индустрия в Таиланде – это никакой не секс, а одна индустрия.)

– Поеду искать, – сказал Колька.

Баба Шура шмыгнула носом, но нашла в себе силы, улыбнулась:

– А письма писать будешь?

Колька поднял глаза. Хотя он не был, да и не быть ему уже никогда, пионером, взгляд его в тот момент был такой родной, такой пионерский.

– Бабушка, каждый день! – поклялся он.

Была ночь. Мужчины спали: Колька неслышно, Александр Иванович посвистывал, Секрютины глушили его басовитым храпом.

Женщины пребывали в кухоньке. Баба Шура перемывала гору посуды. Любаша сидела в длинной ночной рубахе за столом и все рассказывала:

– Ой, мам, как в сказке, как в сказке! Стою я, хот-догами торгую…

– Чем?

– Хот-догами. Ну, сосиски такие. Горячие собаки значит.

– Из собачатины? – насторожилась мать.

– Нормальные сосиски. Просто называются так – горячие сосиски.

– И что, едят?

– Еще как едят! У меня место бойкое было, рядом с ЦУМом… Стою я, значит…

Любаша продолжала свой рассказ про то, как стояла она и торговала хот-догами и как подъехал шестисотый мерседес, а из него…

Но Александра Ивановна не слышала, ее почему-то поразила эта история, поразила настолько, что она даже перестала тереть тряпкой тарелку.

– Видно, правду говорят: последние времена наступают, – проговорила она тихо, вздохнула и вновь взялась за посуду.

– А на Гавайи мы поедем на Новый год! – сообщила Любаша.

На Новый год…

Вообще, Новый год в Малых Иванах не принято было встречать, и в ночь под праздник все ложились спать, как обычно в зимнее время – часиков в девять, самое позднее, в десять.

Вот и в ту памятную ночь свет в окошках малоивановских домов погас рано. За исключением трех.

В первом доме жил Председатель.

Во втором – Выкиньсор.

А в третьем – Александра Ивановна.

Причем даниловский и сорокинский дома стояли рядом, а потаповский – через дорогу напротив.

Почему-то захотелось Данилову в ту ночь поздравить Александру Ивановну с наступающим. Тем более – у нее горел свет. Все было хорошо, но ведь и у Сорокина горел свет! Вот и стоял Андрей Егорыч у окна и вертел головой, себя все больше презирая: то на Шуркины окна глянет, то на Витькины. А был Данилов уже при параде: в москвошвеевском бостоновом костюме, при медалях-орденах и с геройской звездой под ключицей. И тут ему в голову пришла светлая мысль, и он немедленно эту мысль осуществил – взял и выключил свет. И у Сорокина свет тотчас погас! Понял Данилов, что Сорокин спать не ложился, боялся… Понял Данилов и усмехнулся, посмеялся внутренне над сорокинской глупостью. После чего натянул густо пахнущие нафталином бурки, надел длинное и толстое, на вате, зимнее пальто с цигейковым воротником и, водрузив на голову барашковую папаху, вышел на улицу. Там он вздохнул полной грудью, посмотрел на здоровенные звезды и направился к дому Александры Ивановны. А снег под ногами хруп-хруп, хруп-хруп – заслушаешься. Вот и заслушался Андрей Егорыч, даже остановился. А снег хруп-хруп, хруп-хруп. Посмотрел Андрей Егорыч, а навстречу – Сорокин. В широкополой шляпе, габардиновом плаще, а на носу прищепка. И Сорокин его тоже увидел и остановился.

– Здорово, Егорыч! – сказал он бодро, но немного гнусаво.

– Здорово, Николаич! – Данилов тоже бодрился.

И тут возникла пауза, опасная, надо сказать, пауза, потому что еще чуть-чуть, и они могли бы здесь, прямо на снегу от стыда сгореть. Данилов это явственно почувствовал.

– Часы встали, хотел время у кого спросить, – объяснил он свой выход на улицу.

– Время! – Сорокин очень обрадовался, что может помочь соседу в его беде, посмотрел на часы и сказал: – Половина двенадцатого! А я закурить вышел стрельнуть! – начал объяснять Сорокин. – Кинулся – ни одной сигареты дома!

– Закурить? – Данилов испытывал сейчас к Сорокину благодарность. Он торопливо сунул руку в карман и вытащил банку «Килек в томате». – Дома забыл, – объяснил он тихим, внезапно осевшим голосом.

– О, нашел! – воскликнул Сорокин, вытаскивая из кармана плаща пачку «Примы».

Он тут же стал закуривать, но прищепка мешала. Сорокин только сейчас ее заметил, да и Данилов тоже.

– Забываю снимать, – объяснил Сорокин и спрятал прищепку в карман.

И тут они разом посмотрели на окна Александры Ивановны, потому что в них в тот момент погас свет. А потом они посмотрели друг на друга.

– Ну, бывай здоров, – сказал Председатель и пошел – хруп-хруп – к своему дому.

– Спокойной ночи! – хруп-хруп – Да! – вспомнил на ходу Сорокин. – С наступающим тебя!

Председатель остановился.

– И тебя с наступающим!

И снова – хруп-хруп… хруп-хруп…

Не встречали малоивановцы Новый год в полночь, зато праздновали его на следующий день в полдень! Как говорили здесь, традиция эта была многовековая – кататься в этот день на коньках, открывать, как говорится, сезон, до этого лед на реке считался ненадежным.