Сады диссидентов

Как и можно было ожидать в подобный вечер, каждое замечание попадало в точку – вольно или невольно. Вот, значит, преступление, которое партия решила вменить в вину Розе: излишнее рвение в борьбе за равноправие негров. В тридцатые годы ее назвали бы – как позже стали выражаться враги красного движения – преждевременной антифашисткой. А сейчас? Чересчур пылкой поборницей эгалитаризма.

– У меня было несколько рабов, – сказала Роза, – но я их освободила.

В лучшем случае, это был тычок в сторону Сола Иглина. Разумеется, молодой человек этого не понял.

И тут, как и ожидалось с самого начала, в разговор вступил Иглин, чтобы “управиться” с Розой.

– А где Мирьям? – спросил он.

Как будто то, что он знал, как зовут дочь Розы, каким-то образом сглаживало неловкость от непрошеного вторжения в ее жизнь. Он не был ни другом, ни врагом, хотя прежде они с Розой сотни раз ощупывали друг друга в темноте. Сейчас Иглин выступал просто вкрадчивым посредником, безучастным проводником партийной политики. Сегодня ей было явлено четкое доказательство – будто она нуждалась в таких доказательствах! Оказывается, можно приютить мужчину у себя в постели, в собственном теле, научиться играть на его нервной системе, как Падеревский на клавишах, – и ни на дюйм не сдвинуть его ум, завязший в бетоне догмы.

Или, если уж на то пошло, в бетоне полицейских будней.

Кстати сказать, ни одного, ни другого мужчину ей так и не удалось разлучить с женой.

Роза ответила, пожав плечами:

– Она сейчас в таком возрасте, что вечно где-то пропадает, а где именно – мне неизвестно.

Мирьям, чудо-ребенку, исполнилось пятнадцать. Перепрыгнув через один класс, она уже второй год училась в средней школе и практически не появлялась дома. Мирьям проводила время у друзей и в университетской столовой Куинс-колледжа, флиртуя с разными умниками, евреями и неевреями, – с мальчишками, которые еще пару лет назад чесали себе яйца и шлепали друг друга скатанными в трубочку комиксами где-нибудь на табуретах в прохладительных кафе или в вагонах надземки. С такими мальчишками, которые внезапно умолкали и даже принимались дрожать, когда оказывались рядом с Розой Циммер.

– Заигрывает с кузеном Ленни?

– Сол, одно могу сказать тебе точно: она где угодно, но только не с кузеном Ленни.

Надо сказать, именно Розин троюродный брат, Ленин Ангруш, подарил ей когда-то тот поддельный огромный центовик. Он называл себя нумизматом. Чтобы Ленни пользовался успехом у пятнадцатилетней Мирьям? Мечтать не вредно.

– Давайте не тратить время попусту, – предложил тот молодой человек, который перебирал ее линкольновские реликвии.

Розе не следовало недооценивать брутальную мощь молодости: у него она имелась. Иглин не являлся единственной силой в этой комнате только потому, что Роза видела в нем единственную силу, которую сама готова была признать. Этот молодчик явно стремился выделиться – похоже, соперничая с остальными и претендуя на статус протеже Иглина. Причем это служило лишь прелюдией: со временем он нанесет удар в спину самому Иглину. В этом можно было не сомневаться.

Да уж, бедняга Сол. Все еще по уши в параноидальном навозе.

Роза принялась разливать кофе компании этих смельчаков, которые пришли заявить, что она выбрала себе не того негра. Они заговорили, и ей, пожалуй, следовало прислушаться к их вердикту. Решено было не доводить дело до исключения из партийных рядов, однако Роза отныне лишалась привилегии секретарствовать на встречах с профсоюзными чиновниками, включая профсоюз на ее собственном рабочем месте, в “Риалз Рэдиш-н-Пикл”. Значит, у нее отнимают последние партийные обязанности. Там, в “Риалз”, Роза с наслаждением несла почетную службу в полной ужаса тишине, пока ее неуклюжие товарищи запугивали рабочих, чьи трудовые будни, чья сплоченность, рождавшаяся, когда они стояли бок о бок, погрузив руки по локоть в чаны с холодным рассолом, и посрамляли любые абстрактные рассуждения этих позеров-организаторов, которые, напялив аккуратные подтяжки и штаны из шотландки без единой складочки, просто не понимали, что выглядят в этих шутовских костюмах пролетариев глупее некуда, будто вырядились на Хэллоуин.

Да кто они вообще такие – эти люди, заявившиеся к ней в квартиру? Пусть катятся ко всем чертям!