Сады диссидентов

– Серджиус, а что за ерунду ты рассказывал тогда своему дяде – про лагеря, про бездомных и так далее?

– Какому дяде? Ах да.

– Пошли, бери свои вещи. – Она подхватила гитару и спальник и повела его через беззвучно раздвинувшиеся стеклянные двери в приветливое здание аэропорта. – Конечно, после всего, что я говорила, тебе может показаться это странным, но все эти лагеря в общем-то – чепуха.

– Вот как?

Войдя в здание, Серджиус всячески старался не обращать внимания на зазывные жесты стоявших вдалеке билетных контролеров – этих унылых часовых, стражей его предстоящего полета. Перед посадкой на самолет душа как будто заранее готовится оторваться от поверхности планеты и сама воспаряет куда-то ввысь. В аэропортах – даже в таких захудалых, как этот, – у Серджиуса невольно уходила почва из-под ног, ему делалось как-то не по себе, он весь съеживался. Ну что ж, зато он уберет свою компактную сумку наверх, в отделение для ручной клади, и ему больше не придется подвергаться никаким лишним контактам с людьми. Нужно только подойти к стойке регистрации, сыграть там в их маленькую видеоигру, а потом система выплюнет ему на руки посадочный талон. Но нет, еще рано, рано, потому что, когда он получит этот талон, ему придется расстаться с Лидией. В игре “Полет во времени” важно было то, что он никогда не встречался ни с кем другим, всегда путешествовал в одиночку.

– Ну, то есть такой маленький лагерь, как в Камбоу, – это очень даже здорово, а вот в больших лагерях выясняется вот что: если ты все время занят тем, что кормишь бездомных, то в итоге ты перестаешь заниматься организацией. Потому что бездомных – тьма-тьмущая, причем у некоторых из них не в порядке с головой.

Серджиусу хотелось возразить: А разве ты сама – не бездомная? Вслух он сказал:

– Ясно. Я понял, о чем ты.

– Мы с моим бойфрендом были в Мадриде в мае прошлого года. Участвовали в тамошних протестах “Индигнадос”.

– Да?

– Ты о них, наверное, даже не слышал.

– Нет, не слышал.

Его попытка примазаться к движению “Оккупай” оказалась идиотизмом. Теперь оно вдруг предстало перед ним в другом свете – как незнакомый жаргон, тайный диалект, чем-то сродни той тарабарщине, которая звучала в аудитории Цицерона. А еще, выходит, у нее есть бойфренд.

– Я объезжаю последние лагеря, пока они все не позакрывались. Можно сказать, исторический момент. Надо глядеть на вещи шире. Мы как вирус! Здесь есть где-нибудь уборные?

– А твой бойфренд?..

– Он в Нью-Йорке, я должна с ним встретиться. Мы планируем следующую акцию. Ту, что придет на смену лагерям. Ага, вот они. Пошли.

Она потянула его за рукав, повела к уборным. Обремененные гитарой, спальным мешком и спортивной сумкой, они потащились, будто какая-то амеба, по гулкой аммиачной зоне.

– Значит, ты в ячейке.

– Иди сюда.

Серджиус не успел возразить, а она уже вела его в проход к женскому туалету. Там ощущался какой-то особый запах – не такой, какой бывает в мужских туалетах, – пожалуй, солоноватый, с примесью не то океанических, не то менструальных испарений. Они свалили свои вещи на пол возле кабинки, которую выбрала Лидия. Это была самая дальняя кабинка и самая большая, предназначенная для инвалидных колясок, с хромированными поручнями, со всех сторон торчавшими из стен. Затем она заперла дверь и залезла на Серджиуса.

– Теперь моя очередь.

Конечно. Женщинам вечно хочется секса. Серджиус снова без усилий пришел в состояние готовности. Когда лохматые шорты Лидии сползли к лодыжкам, когда Серджиус стащил с нее полосатые колготки, под которыми больше ничего не было, его ожидало нечто вроде бульона. Одного вида влажных волос и ляжек, ясно говоривших о возбуждении Лидии, Серджиусу было достаточно, и, уцепившись за поручни, они понеслись вскачь. Его губами и языком завладел тот самый рот, что терзал гагар и чибисов в кленовом сиропе. Кончив, она отстранилась от него. На шее у нее вздулись артерии, как у атлетки, а зубы снова обнажились до самых десен.

Потом она рассмеялась.

– Да нет никакой ячейки, дурачок какой!

– Что?

– Оно же там, где ты сам. Здесь и сейчас.

– Оно – это что?

– “Оккупай”. Это такой образ жизни, Серджиус. Когда просто живешь по-другому.

* * *