Сага о диком норде

— Видать, боги и впрямь возненавидели Бриттланд, раз шлют нам беду за бедой. И ни одного жреца не осталось у нас, кто смог бы угадать их волю. Не судьба нам поохотиться вместе, Альрик! Думается, лучше нам вернуться в свою деревню и готовиться к приходу драугров.

— Верно, — кивнул Альрик, дождался, пока Полузубый уйдет, и спросил у Тулле: — А тот жрец, что тебя учил… Куда отправился он?

— Не знаю, я ушел первым. Три дня назад его в Сторборге еще не было.

Хёвдинг переглянулся с Вепрем, потом посмотрел на меня.

— Если поступать по чести, мы должны пойти в Сторборг и предупредить конунга Харальда о драуграх.

Меня сразу же ожгла злость.

— Предупредить? Да он же сделал нас изгоями! Нас порубят еще на входе в город! Да пусть хоть все драугры мира придут и сметут Сторборг!

— А если б то был твой Сторбаш? Вот обидел бы ты кого, а он пришел и сказал об огненном черве. Как бы ты поступил? Снова прогнал его? Или простил бы обиду?

Я подумал-подумал, а потом сказал:

— Но ведь не только обида меж нами. Я Хрокра убил и дом его сжег.

— Ты убил? — сощурился Альрик.

— Резал-то Живодер, но я его привел в тот дом. Я хотел наказать Хрокра. Да если конунг и простит, так ведь кровники останутся, и один из них хельт. Нельзя мне в Сторборг!

— Да, подпортил ты мне дело. Тогда сделаем иначе. К конунгу пойдем только мы с Тулле.

Доселе молчавший Вепрь пробасил:

— Я тоже пойду.

— Нет, останешься за старшого. Третьим будет Плосконосый. Он местный, его род здесь давно живет, подтвердит наши слова.

— Только он как раз ничего не знает и не видел, — заметил я.

— Хватит и того, что видел драугров. А вы пока поищете подходящую тварь рун на десять.

На том и закончили разговор. Альрик с Вепрем ушли, а мы с Тулле продолжили болтать. Он рассказывал про всякие жреческие штуки: про кости для рун, про отвары, которыми пичкал жрец, после которых Тулле видел странные вещи. Нехотя упомянул о пытках. Вроде как жрец через боль выводил его из себя и учил сдерживаться, даже когда голову заволакивает безумие.

— Нужно отыскать то, что удерживает тебя, что-то настоящее, за что можно ухватиться. У меня этим оказался выколотый глаз. Когда я был в ярости, то видел двумя глазами, как прежде. Потому приучился закрывать здоровый глаз: если наступала темнота, то вокруг меня правь, если же я все еще мог видеть, значит, вокруг навь, видения. А потом жрец учил погружаться в навь и понимать, о чем она говорит.

Я же пересказал ему про бриттов, малахов, про Живодера и месть Хрокру, показал Домну и Дану и попросил поспрашивать у бездны, когда я там получу седьмую руну, чтобы заранее содрать кожу на спине.

— С бездной лучше не шутить, — серьезно ответил друг. — Вот ты говоришь, что бритты дали ей имя, думают, что она выглядит, как женщина… Это не так. Бездна — она как море. Ты можешь любить море, можешь считать его мужчиной или женщиной, можешь думать, что какие-то жертвы утихомирят его и подчинят твоей воле. Но приходит время, и море показывает, что ты — никто. Песчинка. Мелкая рыбешка. И жертвы нужны не морю, а тебе, чтобы решиться взойти на корабль и отплыть, отдаться волнам. Ты же не можешь спросить у моря, будет ли буря? Вот и я не могу говорить с бездной. Она… она бесконечна. Никто не может объять ее, но любой может коснуться, и тогда сложнее всего сохранить разум, не раствориться в ее тьме. Мамировы жрецы — безумцы, чудом удержавшиеся на краю.

— Тогда как же ты узнал про драугров? Сам же говорил, что бездна прислала тебе видение.

Мы так и не вернулись в дом, стояли возле частокола, прикрытые от ветра. Пару раз подходили бриттки, приносили горячие взвары, прибегал Леофсун, звал в дом, но мы не хотели уходить. Там, за общим столом, разговор станет иным, не таким серьезным.

Тулле посмотрел на неспешно темнеющее небо, где уже начали проступать первые яркие звезды.

— Хоть тебя и прозвали безумцем, ты не знал настоящего безумия. Когда тебя словно разрубает на множество кусочков, и каждый кусочек — это ты сам. И они разлетаются по десяткам разных жизней. Ты видишь и проживаешь их все разом. Ты одновременно сражаешься, обнимаешь женщину, слушаешь ругань отца, гребешь, тонешь, рождаешься, косишь и точишь меч. И оно всё как живое. Жрец учил выбирать что-то одно, смотреть и держать.

Про узор на спине Тулле не смог ничего сказать.

— Жаль, я не видел Живодера. Кажется, в нем тоже сидит бездна. Но лучше бы избавиться от рисунка: то не наши боги, и добра тебе это не принесет. К тому же норды сделали бриттов рабами, так что бриттские боги помогать тебе не станут, а Фомрир может и рассердиться.

А вот вера малахов его позабавила.

— Бездне безразличны люди и их молитвы. Молиться бездне все равно что молиться небу: не услышит. Нет, наши боги хоть и своенравны, зато понятны. Они видят наши подвиги, слышат наши крики, даруют благодать и подхватывают души после смерти. А бездна, как и солнце, существовали с начала времен и будут существовать всегда, неважно, останутся ли на земле люди или все до единого превратятся в мертвецов и измененных.