Сагарис. Путь к трону

Мастарион вежливо кивнул и жадно схватил фиал. Его мучила жажда со вчерашнего вечера, и потому он мечтал только об одном — побыстрее залить адский огонь, сжигающий внутренности и вызывающий мелкую дрожь в руках.

Конечно, про лучшую в Пантикапее харчевню Эрот загнул. Мастарион всё-таки купил злачное место по настоятельному совету Эрота, но не в черте города, а в гавани, в одном из тех гнусных закутков, где обычно шлялись весьма подозрительные личности, готовые отправить в Эреб за один-два обола любого, и где обретались гетеры самого низкого пошиба. Называлась харчевня «Хромой пёс», кормили в ней скверно, а от вина нередко случались колики в животе и ещё кое-что и вовсе непотребное.

Мастарион хотел изменить название своего приобретения, но рапсод настоял оставить всё, как было, и в качестве талисмана подсунул харчевщику хромого пса, ужасного обжору и такого же пройдоху, как и сам.

Поначалу Мастарион, засучив рукава, горячо принялся за работу, лелея надежду как можно быстрее поправить свои дела и разбогатеть. Но роспись на стенах, на которую он потратил почти все свои сбережения, вскоре опять покрылась копотью и всяческими непристойными надписями, а нанятые в услужение новые повара-вольноотпущенники и слуги стали воровать пуще прежних. Тогда Мастарион махнул на всё рукой и запил. Впрочем, к его великому удивлению, концы с концами он кое-как сводил и даже имел мизерную прибыль, но стать богатым и уважаемым гражданином Пантикапея ему с такими доходами не светило.

— Наслышан, наслышан... — между тем продолжал трепаться рапсод, обращаясь к повеселевшему от вина купцу. — Весь город говорит. Этот твой буланый полукровка ввёл всех в смущение. Я тебя поздравляю. Денежку, наверное, немалую отхватил? — полюбопытствовал он.

— Да... в общем, ничего... — смутился Аполлоний, мысленно послав назойливого Эрота куда подальше.

— Счастливчик, — не стал развивать эту тему рапсод и переключился на иное: — Кстати, кто этот твой наездник-гиппотоксот? Говорят, удалой малый. Сам царь повысил его в звании, назначил лохагом. Далеко пойдёт, ей-ей...

— Не знаю, — ответил ему купец и незаметно, под столом, пнул ногой пса Эрота, доедавшего уже вторую баранью лопатку от щедрот своего хозяина.

— Как не знаешь? — удивился рапсод.

— Мне его подсунули в последний момент. А представиться он не пожелал. Дикий и невоспитанный народ эти номады.

— А ты ему заплатил? — как бы между прочим поинтересовался Эрот, зная наперёд ответ жадного купца.

— Пытался, — соврал, не моргнув глазом, Аполлоний. — Но у них там какие-то учения... В общем, меня в казармы не пустили, а сам он не пришёл.

— Ай-яй-яй... — покачал головой Эрот. — Это очень нехорошо. Что подумают люди? Такой известный своими добродетелями господин и вдруг... — он посмотрел на купца горестным взглядом, как на безвременно усопшего родственника. — Оплатить услуги наездника — долг чести. Нехорошо...

— Что ты...? — всполошился Аполлоний. — Да, я... Как только, так и сразу... Завтра же!

— Поторопись, а не то пойдут слухи... — Эрот с видимым удовольствием отхлебнул золотистого вина. — Видишь, я тебя спасаю второй раз. Теперь уже от бесчестья, — и постучал по пустому кувшину с прозрачным намёком.

Аполлоний не сдержал тяжёлый вздох и голосом, в котором звучала вселенская скорбь, позвал слугу...

На следующий день, едва развиднелось, купец сломя голову помчался в казармы гиппотоксотов. Для такого случая он надел свои лучшие одежды и даже вылил на себя полалабастра безумно дорогих благовоний. Савмака позвали сразу же — уж больно знатным показался охране казарм господин с массивной золотой цепью на шее.

Савмак после победы на скачках в увольнение ходил только раз. Застенчивый и сдержанный юноша никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь он пантикапейская знаменитость. Толпы горожан, едва завидев юного гиппотоксота, приветствовали его как выдающегося героя и следовали за ним по пятам, куда бы он ни шёл. Купцы приглашали Савмака в свои дома, знать присылала дорогие подарки с предложениями поступить к ним на службу, а гетеры готовы были услужить ему бесплатно, тем более что красотой и статью он не был обижен. Потому молодой лохаг сидел за крепкими стенами казармы или днями пропадал в конюшне, где тренировал своего саврасого.

Завидев Аполлония, юноша вдруг застыл как вкопанный — в толстом, обрюзгшем пантикапейце он сразу же узнал купца, подарившего ему в Неаполисе акинак. Аполлоний с неподдельным интересом воззрился на Савмака, чей облик показался ему знакомым. Юноша был среднего роста, широкоплечий, но с тонкой талией, туго стянутой ремешком с подвешенным акинаком. Ясные серые глаза молодого гиппотоксота смотрели настороженно, а смуглое лицо почему-то покрыла бледность.

— Э-э... — заблеял Аполлоний, не зная с чего начать. — Ты тот самый наездник...? — наконец спросил он и запнулся.

— Да, — коротко ответил Савмак, поняв, что хочет сказать купец.

— Великолепно! — обрадовался неизвестно чему Аполлоний и поторопился «взять быка за рога»: — Прими мой скромный дар, — с этими словами он всучил юноше довольно тощий кошелёк с серебром.