Сахарная кукла

Граф с сомнением пьет за здоровье сына. Гости пляшут и веселятся. Фердинанд и я стащили шампанского и пьем под столом. Близнецы грозятся все рассказать мамаше. Приходится взять и их.

Им девять.

Графиня промокает кружевным платочком глаза. Как-то странно видеть ее такой. НЕ-беременной.

– Спорим, она хотела бы, чтоб тут стоял Рене? – говорит Фредерик, один из близнецов. – Спорим? С тех пор, как он умер, ей на все наплевать… Даже на Ренне-младшего, а ему всего четыре!..

– Захлопнись, – говорит Фердинанд, полотенцем приглушив выстрел и дав пене стечь, пускает бутылку по кругу. – Отец предпочел бы, чтобы вместо Филиппа тут стоял Цезарь.

– Дебилы! – говорю я, презрительно фыркнув. – Моя мать предпочла бы аборт, так что хватит ныть! Пейте!

Мы молча, по очереди пьем…

Вот мне четырнадцать с половиной.

Я только что приехала на недавно отстроенную виллу. Белый, в дымных разводах мрамор, металл и пуленепробиваемое стекло. А за стеклянной стеной – Эльба. И чайки над волной. Голосят, как на черной мессе.

Меня турнули из интерната. С видео доказательствами. Филипп пересматривает, так и этак крутя головой.

– Господи, – выдыхает он. – Когда я был в семинарии, я многое повидал, но это… И застегнись уже. Ты простудишься.

– Я закаленная, – говорю я дерзко, и моя блузка распахнута почти до пупа. – Смотрю, семинария тебя всерьез изменила… Ты боишься сисек?

– Нет, – ядовито. – Боюсь тюрьмы.

Пятнадцать с половиной.

Я только что проснулась в холодном поту и сижу на своей кровати. Держусь за шрам у виска и слушаю фантомные крики чаек.

Джесс не единственная дура. Я тоже ждала… Ждала, что он не посмеет проигнорировать юбилей архиепископа. Что им придется поговорить и Джесс, возможно, признает, что была не права. И разрешит нам видеться…

А он не приехал, даже открыточки не прислал.

Внизу работает телевизор. Надев халат, я спускаюсь вниз.

Филипп был в гостиной.

Что-то смотрел по телеку. Детский смех, голоса, смазанная картинка.

– Твои внебрачные выродки? – сладко спросила я.

На день рождения Мартина Джесс ушла на своих ногах. Обратно Фил принес ее на плече, как викинг. И швырнул на кровать. Прямо в мятом платье и брюликах. Одна туфелька слетела с ноги и все еще лежала среди гостиной.

Интересно, сколько на этот раз продлится ее запой?

– Точно! – сказал Филипп. – Мои внебрачные выродки. Взгляни внимательней…

Я подошла чуть ближе.

– …ты буешь пить со мной чай? – спросил детский голос.

– Нет, дорогая. Я буду пить кое-что получше, с кое-кем покрепче, – ответил голос Лизель.

Смазанная картинка обрела знакомые формы. Отцовский дом, маленькая девочка, ее любимая доберманша. И двое мальчиков – черноволосый в кадре, светловолосый за ним.

– Мой старый Ютьюб-канал.

– Я понятия не имела, что у тебя был канал! – сказала я, разразившись счастливым смехом.

Девочка, которой я когда-то была, влюбленным взглядом смотрела на черноволосого. Он ел треугольные сэндвичи, голова Греты лежала на стеклянном столе. Взгляд, устремленный на блюдо с сэндвичами, был полон вожделения, как и мой.

– Штрассенберг‘Штрассе, – улыбнулся Филипп. – Я собирался быть модерновым падре, как дядя Фред…

– Не надо было грешить прямо в семинарии, – я села с ним рядом, подогнув под себя колени.

– Пошла ты!.. – буркнул Филипп. – Ты проверяла мать?

– Поди и проверь, раз надо.

Он скорчил рожу.

– Не загоняйся, – сказала я. – Нельзя иметь все. Ты получил ее деньги, он – вечную любовь.

Фил едко посмотрел на меня, потом на экран, на девочку, которая, встав ногами на пол, целовала в щеку своего Принца и тут же, не заморачиваясь, ударил в больное:

– А почему ты перестала общаться с Ральфом?

Я не моргнула:

– Спроси его самого.

– Я спрашивал, он не знает.

– Ну, хорошо. Если ты так хочешь… Он трахал Джесс.

На миг Филипп дернулся, и я опять ощутила приятное покалывание. Как же сладко – обладать властью причинять любимому боль.

– Я – тоже! – веско, с намеком ответил он.

– Филипп, – нежно-нежно сказала я, краем глаза глядя на девочку, которая уже опять сидела на колене у своего Принца и болтала короткими ножками в смешных розовых кроссовках. – Котик мой, мне давно не пять, и я немного лучше разбираюсь в предмете. Даже у Цезаря секс приятней, чем у тебя… И результативнее, че уж там.

Филипп резко выпрямился и медленно-медленно развернулся ко мне.

– Отныне у тебя будет так же.

– Чего?..

– Еще раз я застукаю тебя с этим недоделком, что лапает тебя после школы, ты пожалеешь. Ты поняла?

– Ты не мой отец, Филипп, – сказала я. – И никогда им не станешь.

По крайней мере, для Джесс.

Я не сказала этого вслух; он сам все понял. И я добила:

– Скажи, а твой папа знает, почему с ним не общаешься ты? С Ральфом?.. Я расскажу, если пожалею.

Фил промолчал.

Цезарь, Брут и графские милости

Во времена, когда мой отец был мальчиком, тогдашний граф разводил собак. И вся семья, очень радостно заводила догов. Потом он умер, наследник в миг избавился от собак и объявил, что теперь все будут охотиться.