Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Кое-что в этом требовании мне очень не понравилось, и я сразу сказал об этом рыцарю Джону:

— Больше всего мне не нравится то, что он сохраняет вежливость и необычайно терпелив.

— Надеюсь, вы — дворянин, мессир! — крикнул Джон Фитц-Рауф. — Если да, то требую назваться. Лишь после этого мы примем решение!

— Я уступаю, и потому больше никаких переговоров не будет, — не менее вежливо пригрозил незнакомец. — Вы имеете честь говорить с Лотаром фон Остерфремде, ближним вассалом герцога Людвига Австрийского.

— Вот этого нам как раз не хватало! — с тяжелым сердцем прошептал я, теперь уже почти не сомневаясь, что ядовитые змеи уже ползут по нашему следу.

— Мессир! — донесся снизу, но стороны обители, голос Эсташа де Маншикура. — Мессир! Ангеран де Буи умирает. Он просит вас обоих прийти к нему как можно скорее.

— Всемогущий Боже! — прошептал едва не в отчаянии рыцарь Джон. — Так мы не доберемся до короля Ричарда. Ангелы все-таки приберут нас тут всех по одному!

Он пообещал вассалу австрийского герцога, что вскорости примет решение, и мы поспешили вниз.

Ангеран де Буи дышал уже тяжело и часто. Его неподвижный взор был направлен в потолок, но, когда мы склонились над ним, он словно очнулся и очень обрадовался нашему появлению.

— Помолитесь за меня у Гроба Господня! — попросил он.

— Тот из нас, кто с Божьей помощью доберется до Иерусалима, обязательно помолится, — пообещал Джон Фитц-Рауф.

— Это очень хорошо! — с блаженной улыбкой проговорил Добряк Анги. — Я хотел вам сказать… Я так сожалею… Но вы должны знать, почему теперь настала моя очередь. — Он содрогнулся и натужно кашлянул. — Мне больше нет дороги… Мы со старшим братом играли наверху, в донжоне. Он полез в бойницу… Было скользко… Дождь… И он сорвался. Я еще мог ухватить его… но помедлил. Дьявол остановил меня… Я помню этот проклятый шепот… «Теперь все будет твое!» Брат разбился насмерть. Там были камни внизу. Они стали красными. Никакой дождь не мог смыть с них кровь моего брата… Я очень рад, что суд уже начался… а то уже нет никаких сил терпеть… Так тяжко… Так…

Он вновь содрогнулся — и затих.

Рыцари перекрестились.

Настоятельница стала умолять нас покинуть монастырь, обещая позаботиться о покойном. Она уверяла нас, что, если мы задержимся, чужаки наверняка ворвутся в обитель и устроят в ней ужасный погром. Что мы могли сказать ей в ответ, как успокоить?

— Здесь есть подземный ход! — вдруг подала голос монашка, которую спас покойный Добряк Анги.

Все это время она стояла позади нас, едва слышно всхлипывала и вытирала слезы со щек.

— Сестра Сусанна! — грозно прикрикнула на нее настоятельница. — Закрой рот! — И снова обратилась к нам умоляющим тоном: — Что из того, благородные господа, что есть ход, ведущий через подземелье в лес? Ведь они ворвутся и станут искать вас. И конечно же подумают, что мы были вашими пособниками. Тогда насилие будет куда ужасней! Неужели вы решитесь отяготить вашу совесть?.. Поберегите, наконец, вашу честь, благородные дворяне!

— Не отяготим, мать настоятельница, — с горькой усмешкой сказал Эсташ де Маншикур. — На наш воз больше не поместится…

После этого он обратился к нам:

— Теперь послушайте меня. Имеющий глаза да увидит… Видно, и впрямь сам Господь велит нам ответить на земле за совершенные грехи. Уж если кому и суждено добраться до короля Ричарда и оказать ему помощь, так только одному вам, мессир

. — Разумеется, он имел в виду Джона Фитц-Рауфа. — А для меня этот монастырь, судя по всему, окажется чистилищем… Я как всегда слишком самонадеян.

— Что вы задумали, Эсташ? — с опаской спросил его рыцарь Джон.

— Нас осталось всего трое. С Даудом — четверо, — не ошибся Эсташ Лысый. — При такой численности уже не важно, сколько человек нападут на замок, где содержится в плену король Ричард. Возможно, что вдвоем будет даже проще исполнить это дело, порученное сул… — Он осекся и смущенно кашлянул. — Так вот. Раз уж повелось между нами исповедываться напоследок, то теперь моя очередь. Знайте уж и вы, мать настоятельница. Однажды, по молодости, я тоже… тронул одну чистую девушку. Ее родители были торговцами в Тулузе. Они поместили ее в монастырь, а потом я узнал, что она утонула. Поговаривали, что она сделала это по своей воле. Вот и вся исповедь. Аминь!

Настоятельница перекрестилась.

— А вы, мессир, — обратился Эсташ де Маншикур к Виллену де Нантийолю. — Не можете ли и вы припомнить в своей жизни что-нибудь подобное, раз уж мы с вами очутились в этом месте?

— Могу, — коротко пробурчал рыцарь Виллен, не более многословный, чем покинувший нас Пейре д’Аламон, и на этом его исповедь завершилась.

Эсташ Лысый вздохнул с облегчением: