Салават Юлаев

Салават, как и другие башкиры, не ощущал пугачевских поражений как приближения конца. Примитивное представление о том, что война - это игра удачи и неудачи, царило в народе. Ни Салават, ни кто другой из его сподвижников, ни даже сам Пугачев не владели таким кругозором, который позволил бы видеть все широкое поле народной битвы, разлившейся по империи. Даже Пугачев не мог подняться к вершинам государственной мысли, которая позволила бы ему заключить, что дворянское государство уже двинуло против него настоящие военные силы и повсеместно готовится к отпору народным восстаниям. Пугачеву, как и его соратникам, казалось, что попросту они продолжают войну, вместо одних крепостей занимая другие, продвигаясь вперед, а не назад на Яик, значит - не отступая, а наступая.

Вести о том, что пугачевское войско потерпело ряд неудач - под Татищевой, Оренбургом, Уфой, - совпадали с вестями о том, что царь взял крепость Магнитную, что он стоит в Белорецком заводе, что он захватил крепость Троицкую...

Государь приближается с войском, идет в башкирские земли... Ему нужно войско...

И Салават снова послал своих верных соратников по степным и горным кочевьям скликать к оружию воинов.

В течение целой недели шли неустанные битвы с гусарами Михельсона.

Они оба были равно горячи, поворотливы и стремительны - опытный Михельсон и юный, горящий отвагою Салават.

Они караулили один другого в засадах, обманывали ложною вылазкой, затевая шумную стычку, чтобы в это же время нежданно обрушиться на врага с другой стороны.

Михельсон доносил в эти дни по начальству, что он нашел такое сопротивление, какого не ждал от башкирских толп.

В эти дни Салават снова почувствовал себя полководцем и силой. Перед лицом надвинувшейся опасности все разногласия смолкли среди башкирских военачальников, все без слов признавали первенство Салавата и подчинялись ему.

В течение этой недели упорных боев башкирам под командою Салавата пришлось проделать снова прежний путь, снова вернуться от Сатки на Симский завод.

- Сегодня сожжем деревни{399}, из-за которых шел спор еще в твоем детстве, - сказал довольный Юлай Салавату.

И Юлай оказался довольно умен для того, чтобы сделать это руками русских, которые были с ними.

В эти дни башкирам опять удалось соединиться с отрядом Белобородова. Именно Белобородов и взялся исполнить царский указ о заводских деревеньках.

- Государь повелевает вам, - выкрикивал Белобородов, - идти в Кунгурский уезд, в хлебные места, на вольные земли.

И заводчане, сбившись толпой над скарбишком, собранным на возы, не смея громко роптать, роняли молчаливые, сдержанные слезы... Среди них у Салавата было немало знакомцев, и Салават не глядел им в глаза. Он знал, что его считают обманщиком. Но что он мог сделать?

Заводской атаман Голубев с кучкою заводских казаков бодрил остальных заводчан.

- Воля, знать, братцы, царская такова, - говорил он. - Тут за заводчиком жили, а там за царем поживем! - Голубев понизил голос: - А буде чего с государем неладно стрясется да бояре его перемогут - и разбежимся куда глаза глянут...

- Ладно тебе, бобылю, а кто с ребятишками, тем как?! - возражали ему.

Женщины причитали, глядя на черные головни, оставшиеся от срубов жилищ, со слезами глотая сизый горячий дым:

- Ни колышка, ни дворушка, ни голого землицы клочочка!.. Где голову приклонить? От ненастья негде укрыться, от грома-молнии схорониться!..

За женщинами кричали ребята.

Собаки подняли вой.

Испуганный скот мычал, косясь на огонь налитыми кровью глазами.

Тяжелые, низкие тучи багровели в отсветах пламени.

Словно заколдованная, стояла толпа у пожара. Башкиры Айтугана много раз принимались уговаривать и отгонять людей - все было напрасно: сила, подобная той, которая держит у смертной постели близкого и родного друга до последнего мига, последнего вздоха, когда уже нет сомнения в том, что кончено все, - такая же сила держала и заводчан у пожара. Только тогда, когда рухнул последний сруб, когда искры уже перестали взлетать вьюгою в темное небо, когда почернели угли и зарево стерлось с туч, когда в рассветном тумане уж не вздымался, а низко стелился последний дым, тогда заскрипели возы по далекой дороге к чужим местам...

Окруженные войском пугачевцев, симские заводчане покинули горькую подневольную родину, чтобы в слезах искать новой, более радостной жизни...

Горящий взор Пугачева, его проникновенные речи, теплая человеческая простота пленили Салавата. Царь повторил его заветные думы о воле, и думы эти ожили, будто в сказке. Царь словом своим освобождал рабов от неволи, отворял темницы, брал крепости, изгонял чиновников. Тысячи людей во имя воли и правды сходились к нему, под его знамена. Он звал народы сражаться не за себя - царя, не за честь свою, не за славу, а ради их собственного народного блага.

В песнях славить такого царя, отдать за него жизнь в сражении Салават был готов в любой час...