Салават Юлаев

Разорение и беда нависли над всем их аулом, и все это из-за него, Салавата, из-за его затеи. "Вот тебе и батыр! Вот и лук Ш'гали-Ш'кмана!.. Малайка сопливый навлек такую невзгоду..." - думалось Салавату. Его словно опалило огнем с головы до ног...

- Кишкерма-а! Замолчать! - кричал переводчик в толпу башкир.

- Не будем молчать! Что ты глотки нам затыкаешь?!

- Нас грабят, а нам замолчать?!

- Разбой среди белого дня!

Офицер отскочил к солдатам и крикнул какое-то непонятное слово. Солдаты перехватили ружья, направив штыками в толпу, и крики оборвались перед этой угрозой. Тогда в наступившей тиши переводчик прочел:

- "Да всех вас, башкирцев, мужеска пола деревни Юлаевой Шиганайки с шестнадцати лет бить лозою по пятьдесят ударов и сызнова к шерти привесть{113}!!"

Теперь уже криков отчаяния и обиды, стонов негодования и гнева было не угасить, не умерить...

Вот-вот начнется восстание, вот-вот люди бросятся с голыми кулаками на выставленные штыки...

Но по новой команде солдаты все враз вскинули ружья на изготовку к стрельбе, и, заглушив все крики народа, ударили барабаны.

Салават увидал, как люди на площади сжались в один плотный ком, пятясь со всех сторон в середину круга от направленных ружей. Салават увидал выражение страха на лицах односельчан, за барабанным грохотом не было слышно ничьих голосов, и вдруг двое солдат грубо схватили Юлая за широкие рукава нарядного старшинского халата и вырвали его из толпы. Двое других подскочили, бесстыдно задрали со старшинской спины на голову халат и рубаху и повалили Юлая на толстый обрубок бревна, валявшийся возле мечети уже несколько лет...

Салават не помнил, как он ворвался в круг солдат, как, ринувшись на солдат, державших Юлая, отбросил их в сторону, как повалил и еще двоих, один из которых уже замахнулся лозою над голой спиною отца, как подскочил к офицеру.

- За что бить отца?! За что бить народ? За что весь народ грабить?! выкрикнул он. - Я писал письмо. Я сделал набег! Меня бери... Я один!..

Мутные глаза офицера выпучились, усы шевельнулись, и в глазах Салавата завертелись сверкающие круги от удара в лицо. Он пошатнулся. Ответный удар по торчащим усам офицера был таким неожиданным, что никто не успел удержать Салавата. Никто не успел опомниться, пока, ринувшись к коновязи, Салават оборвал рывком повод и взлетел на седло офицерской лошади.

- Башкиры! По коням! За мно-ой! - крикнул он.

Из солдатских рядов ударили выстрелы, но офицер закричал, поднимаясь с земли:

- Догна-ать! Не стрелять! Взять живье-ом!..

Несколько солдат вскочили на лошадей и помчались в погоню, однако Салават уже перемахнул через плетень деревни.

Глубокой ночью, в мокрой одежде, издрогший, голодный, Салават добрел до того места, где еще утром стояла родная деревня.

Возле пожарища выли собаки. Их вой сливался с протяжным плачем женщин, детей, с клятвами, бранью, стонами, с жалобами и тревожным блеянием одиноких уцелевших овец... Пламя пожрало все и успокоилось. Только кое-где мерцал еще отсвет углей, освещая понурые кучки осиротелых разоренных людей, и по всей долине в осенней ночной прохладе стлался в траве дым...

Спрянув с коня и нырнув от солдатских выстрелов в стремительное и леденящее течение Юрузени, Салават обманул погоню. Солдаты подумали, что убили его, и прекратили преследование...

Пробираясь горами назад к дому, Салават встретил уходящих веселых солдат. Они гнали с собой табуны коней, угоняли гурты овец, и с десяток башкир из родного аула, униженные, избитые, придавленные горем, сами гнали свой скот впереди "победителей".

Притаясь меж камнями, Салават видел всех. Он узнал своих несчастных односельчан, узнал солдата-переводчика, двоих солдат-палачей, которых он отшвырнул от отца, офицера со вспухшим от удара лицом...

Если бы ненависть могла убивать! Как ненавидел он и солдат, и офицера! Он ненавидел их до того, что жить на одной земле с ними было невыносимо. Он готов был выскочить из своего убежища, встать на утес и крикнуть: "Вот я! Стреляйте!"

Но они не станут стрелять! Они схватят его и повезут в Исецкую канцелярию!

Когда они скрылись за перевалом, Салават пошел дальше. Издалека он увидел зарево. Его сердце остановилось: он понял все - ведь он продолжал носить на груди заветный уголек. В том зареве он разгадал беду, но хотел хоть на время себя обмануть надеждой на то, что это лишь отсвет заката... Запах дыма, летевший с ветром ему навстречу по долине родной речки, развеял обман...

И вот он стоит на пригорке, один, в стороне от всех. Он виновник позора, отчаяния, скорби и нищеты своих родичей... Да все ли там живы?.. Может быть, кто-то запорот насмерть, кто-то не вынес позора, бросился на врагов, и его закололи штыком...

Салават стоял и смотрел на картину пожарища, освещенную мутным светом луны и отблеском догоравших углей.