Салажонок

Можно ли в двух словах разъяснить постороннему сложные взаимоотношения между управлением военного порта и плавающим составом флотилии? Можно ли заниматься хладнокровным разъяснением, когда отваливается подошва? Суслов понял, что его негодование до Васьки не доходит, но махнул рукой и пошел, прихрамывая на больной ботинок.

Васька молча двинулся за ним. Времени у Васьки хватало, и любопытство его было затронуто.

- Привязался? - немного спустя спросил Суслов. Он был доволен, что приобрел слушателя, и дружелюбно добавил: - Какого рожна нужно?

- Посмотреть, - ответил Васька. Посмотреть на порт стоило.

Тропинка из сада вышла к путям, к платформам, груженным длинными серыми пушками и огромными черными шарами, к поленницам сложенных под брезентом тяжелых снарядов, к нагроможденным ящикам самых различных размеров и форм.

- Строим флотилию, - сказал Суслов, - гада Врангеля из Крыма вышибать. Споткнулся и вдруг рассвирепел: - Своих гадов сперва перебить надо! С таким обмундированием воевать?

Васька взглянул на собственное обмундирование, и Суслов сразу стал ему неприятен. Чего он волнуется? Воевать можно. Пушек хватает.

Пушки дали его мыслям новое направление.

- Зачем они такие длинные?

- Чтобы стрелять, - кратко ответил Суслов.

Ответ был невразумителен, но, раньше чем добиваться полной ясности, нужно было спросить про шары на платформах.

- Это что?

- Мины заграждения.

- Зачем?

Суслов не ответил.

Дальше шли молча, потому что Васька обиделся. На путях кучками стояли моряки - самая большая и веселая кучка у походной кухни. На ящиках с надписями "Гангут" и "Полтава" сидели и курили. Совсем такие же ящики были в отряде Чигиря с подрывным материалом.

Васька вдруг забеспокоился:

- Зачем курят?

- А тебе что?

- А что в ящиках?

- Чепуха. Прицелы и всякая принадлежность. Артиллерийское имущество. Васькино беспокойство Суслову показалось занятным. - А нам, впрочем, плевать. Мы на чем хочешь покурим. Хочешь на бездымном порохе, хочешь на бензине. Привыкли.

Васька широко раскрыл глаза, и Суслов почувствовал себя героем. Он очень любил геройствовать, а потому сразу оживился:

- Посмотрел бы ты, парнишечка, нашу морскую войну, не то запел бы. Тут тебе штормяга такой, что чуть ногами кверху не ставит и через мачты волной хлещет, а мы ему прямо в рожу идем. И я на штурвале стою - я рулевой! Или кроют нас из двенадцатидюймовых - один снаряд сто пудов весит!

Стопудовый снаряд значительно превышал существовавшие в действительности, но на Ваську подействовал" Военмор Суслов купался в отраженных на Васькином лице лучах своей славы. Его наслаждение было тем более полным, что ни разу в жизни он не слышал двенадцатидюймовой стрельбы и за всю службу с восемнадцатого года совершил только один морской поход: с правого берега Невы на левый.

- Пойдем, браток, к нам на "Республиканец". Чаю дам, - ласково сказал он и, подумав, добавил: - С хлебом.

"Республиканец" стоял у стенки и был самым обыкновенным буксиром, по случаю войны переименованным в сторожевое судно. На корму ему поставили семидесятипятимиллиметровую, под мостик два пулемета. Борта, трубу и рубку окрасили серым цветом. Команду набрали новую из военморов, но командира, за недостатком в эшелонах комсостава, оставили прежнего. Комиссара назначить еще не успели.

Командир Апостол Константинович Мазгана плавал на своем суденышке семнадцать лет, знал каждую его заклепку, но в перекрашенном и вооруженном виде его боялся. Он никак не мог привыкнуть к его новому имени, никак не мог понять своей новой службы, от нервности все время пил чай и распоряжался. Он чувствовал себя очень несчастным.

- Товарищ! - заволновался он, увидев на стенке Суслова. - Зачем же это вы ушли гулять? Вам как раз нужно было заступать на вахту, разве же это можно?

- Идем, что ли? - предложил Суслов Ваське. Он был горд своим неверно понятым званием военмора и штатского командира Мазгану не уважал.

По узкой сходне они спустились на палубу. Среди досок от разбитых ящиков, в угольной пыли, оставшейся после погрузки, валялись еще не разобранные брезентовые чемоданы, - часть команды прибыла всего несколько минут тому назад. Корабль был неорганизован и бестолков, но Васька этого не заметил. Он с опаской смотрел на маленького, усатого и потного командира, но тот, неожиданно забормотав, убежал к себе в каюту.

- Гуляешь, значит? - спросил Суслова коренастый моряк в рабочем платье. Любишь, чтобы за тебя другие служили?

- Служба! - возмутился Суслов. - Служба на такой калоше! На какой черт служба, когда у Врангеля миноносцы и все прочее?

- А ты поменьше разговаривай, - спокойно посоветовал моряк в рабочем. Его глаза неожиданно засветились, и Суслов сразу остыл:

- Да я, товарищ Ситников, ничего. Я только ходил в порт, а по дороге подошву сорвал. Вот смотри, - и поставил ногу на машинный люк.

Моряк в рабочем платье, рулевой старшина Ситников, был старым моряком и очень выдержанным человеком. Никому ни разу худого слова не сказал, и тем не менее весь "Республиканец" его побаивался. Звали его не иначе, как товарищ Ситников, или по имени и отчеству - Павел Степанович.