«Салют-7». Записки с «мертвой» станции

Включили двигатель в заданное время над Атлантикой в районе Фолклендских островов. Была связь, и я обо всем докладывал. Закрыли стекла шлемов, приготовились к разделению отсеков корабля при входе в атмосферу. Перегрузка нарастала медленно. Еще раз предупредил ребят о том, что нас ожидает: я уже пережил это в первом полете и запомнил все до мельчайших подробностей. Когда корабль входит в плотные слои атмосферы, то его тепловая защита начинает разогреваться и гореть. Огненные языки пламени отрываются от обшивки корабля, и через иллюминатор видны всполохи. Зрелище фантастическое. Корабль при этом испытывает значительные перегрузки, которые нас вдавливают в кресло. Контролировал транспаранты на пульте, величину перегрузки, посматривал на Володю и постепенно строил временную шкалу о дальнейшей работе: предстояло очень много быстро сменяющихся операций. Перегрузка не превышала 3–4 единицы, но субъективно воспринималась больше. Организм за время длительного полета в невесомости отвык от перегрузок. Наконец, перегрузка начинает слабеть. Спускаемый аппарат начинает немного встряхивать (этот участок пути к Земле космонавты называют булыжной мостовой). Слышно «сопение» двигателей системы управления спуском. Автоматика корабля с помощью газореактивных сопел управляет креном спускаемого аппарата, отслеживая оптимальную расчетную траекторию спуска. Завершается участок аэродинамического торможения. По сигналам датчиков перегрузок сбрасывается крышка парашютной системы – рывок. Это выход вытяжного парашюта, еще один – тормозной парашют. Сильный рывок от выхода из контейнера основного парашюта, несколько бросков, и вот мы под куполом раскрывшегося парашюта. Высота около 10 километров. Осмотрелся, у всех все вроде нормально. Предупредил ребят, что впереди еще один сильный бросок при перецепке парашюта на симметричную подвеску, а дальше перед Землей взведение кресел. На высоте 6000 метров установили связь с вертолетом. Они увидели нас – вместе мы и спускались.

Рывок-перецепка, взведение кресел, этого я уже ожидал, и оно на меня не произвело такого сильного впечатления, как при первом полете. Вертолет все время давал нам данные о высоте. Приготовились к посадке: 300 метров – контрольная, 100 метров – сгруппировались, вписавшись в кресло. Удар был не очень сильный, затем еще один – сильнее, и покатились. Было ощущение, что катимся под гору. Показалось, что летели под откос долго, а длилось это всего несколько секунд. Остановились, осмотрелись. Саша оказался внизу, его почти и не видно, а я – вверху, вишу на ремнях. Окликнул ребят – тишина, но через некоторое время оба заговорили. Синяки и шишки посчитаем потом.

Слышали шум садящегося вертолета. Вскоре раздался стук в люк, и он открылся. Вначале вытащили Володю, затем Сашу, а потом полез я. Самочувствие было нормальное, голова не кружилась. Среди встречающих – врач и реаниматологи – И. Гончаров и Л. Стожадзе.

На Земле прекрасная погода, легкий морозец, дышится легко. Но радость встречи с Землей немного омрачена. Подошел А. Леонов, совсем не радостный, улыбнулся через силу. Сидим в шезлонгах, лицом к Солнцу, оно уже на закате.

Володю окружили врачи. Уже принято решение, что один самолет полетит в Москву, Володю повезут в ЦНИАГ, а мы с Сашей – на космодром.

После короткого обследования нас перенесли в вездеход, и мы поехали к разным вертолетам. Врачи подтвердили диагноз. Попрощались с Володей. В вертолете я сразу же заснул, а для большего комфорта врачи расстегнули молнии на компенсирующем костюме, который сжимал мышцы ног. Этот костюм препятствует быстрой утечке крови в ноги. После приземления вертолета молнии нужно было застегнуть, но в суете это не было сделано, и это стало причиной головокружения.

Вертолет приземлился в аэропорту, недалеко от самолета. Выйдя из машины, я легко поднялся по трапу самолета, поддерживаемый нашим родным и любимым доктором Иваном Матвеевичем Резниковым.

Вообще-то, работа, конечно, была проделана немалая: с помощью фото– и спектрометрической аппаратуры на двух этапах полета мы отсняли 16 миллионов квадратных километров земной поверхности, провели в общей сложности 400 сеансов научных исследований с использованием 85 приборов и установок.

Я прекрасно понимал, что, сколько бы ни продолжался наш полет, сделать всего невозможно. Недаром Юрий Алексеевич Гагарин как-то сказал: «Каждый полет – особый!» Чем дольше работаешь на станции, тем больше возникает вопросов. Но сердцу не прикажешь.

После приземления