Салка Валка

— Когда я был маленький, все говорили, что я смышленый, а в восемнадцать лет я уже мог не хуже других здесь в поселке слагать стихи. Недавно я сочинил стихотворение — могу поручиться, оно не хуже стихов наших лучших поэтов — шорника или Сигурда из Уторбрекка. Я почти уверен, что оно лучше стихов самого учителя. Ты как-то назвала поэму, сочиненную для твоей матери, ерундой. Над ней я немного работал, но я сочинил другую, значительно лучшую, ее я посвятил тебе. Послушай, я прочту тебе.

— Не твое дело посвящать мне стихи, — сказала Салка.

— Сальвор, если ты будешь презирать меня, я не женюсь на твоей матери, Я лучше добровольно пойду в тюрьму.

— Ты совсем не думаешь о маме, ты никогда не заботился о ней. Есть ли еще такие негодяи на свете, как ты?

Они направились к дому, Стейнтор ничего не ответил на это обвинение.

— Ну что ты идешь за мной? — неожиданно крикнула девочка и остановилась. — Что, я уж не могу идти, куда мне вздумается? Зачем ты плетешься за мной по пятам?

Стейнтор несколько минут всматривался в темноте в лицо девочки.

— Салка, — произнес он наконец проникновенно — раньше она никогда не замечала в его голосе таких нот. — Я слышал, ты сегодня сказала, что ты любишь все и всех…

— Поэтому ты и решил преследовать меня?

— Не называй это преследованием. Я только хочу узнать, правду ли ты говорила. Я думал, если ты любишь всех и все, то, возможно, ты разрешишь мне идти рядом с тобой по одной улице, быть может, даже согласишься выслушать мою поэму. Кроме того, я хотел бы еще кое-что сказать тебе, Салка… С тех пор как я вернулся из-за границы, я ношу в кармане подарок для тебя, я хранил его все это время, я пронес его через все мои скитания по морям, но у меня не хватило духа вручить его тебе. Ты же знаешь, я могу уйти в море и утонуть в любое время. Это, конечно, неважно. Я только хочу передать тебе подарок, пока я жив, хотя разве мое прозябание назовешь жизнью, Салка? Если ты разрешишь мне отдать тебе этот подарок, я по крайней мере умру спокойно. Я не могу себе представить ничего более ужасного, чем утонуть, не успев вручить тебе подарок. В ином случае утонуть в море — не такая уж плохая смерть.

— Я считаю, что ты должен дарить подарки моей матери, — резко ответила девочка, хотя ее разбирало любопытство, что за подарок собирается вручить ей Стейнтор.

— Сальвор, когда вы не вместе, то я забываю, что она твоя мать и что она имеет ко мне какое-то отношение. Если я женюсь на твоей матери и стану твоим отчимом, я буду работать ради вас обеих, вам ведь никогда не жилось хорошо. Я позабочусь о том, чтобы тебе ничего но приходилось делать, кроме того, что тебе самой захочется, чтобы ты стала красивее всех девушек в поселке. А ты можешь такою стать. Ты и сейчас в тысячу раз лучше Аугусты Богесен.

— Пожалуйста, не сравнивай меня с ней.

Но Стейнтор продолжал:

— Если мне не суждено сделать тебя счастливой, я отправлюсь прямо в тюрьму. Подожди, не убегай, а не то я сейчас перережу себе горло и отправлюсь на тот свет ко всем чертям. Не уходи, пока я не отдам тебе эту вещичку. Она блестит в темноте. Она стоила мне восемнадцать месяцев тяжкой работы в разных морях — в холоде голоде, вони, дыму. Клянусь жизнью, порой жара в кочегарке доходила до пятидесяти градусов. Я был среди воров, собравшихся почти со всего света, убийц, обманщиков беглых преступников, бродяг, чернокожих. И всегда, во время самой тяжкой работы, среди самых отъявленных негодяев, покрытый сажей, угольной пылью, грязью голый, обожженный, избитый, обезумевший, усталый бездомный, оторванный от своей родины, родного языка, заброшенный, одинокий и с нечистой совестью, я думал о тебе. Если бы я, обессилев, свалился и умер, они бросили бы меня в топку, и никто не вспомнил бы обо мне, никто не горевал бы — ни люди, ни бог, ни дьявол. Прежде всего в моих мыслях была ты, потом мальчик и твоя мать. Но ты занимала главное место. Ты, которую я оскорбил, девочка с глубоким, удивительным голосом и с женской загадочностью в детских глазах, непонятная, как сама жизнь. Клянусь тебе, вся моя жизнь превратилась в сплошной крик, мольбу о прощении, хотя в твоих глазах я по-прежнему до сегодняшнего дня остался презренным негодяем. Ты стала гнать меня с дороги, когда я подошел к тебе, едва сдерживая рыдания. И это после всего, что я перенес. Послушай, через неделю я женюсь на твоей матери. Никогда в жизни, никогда я не прикоснусь к тебе даже мизинцем, если ты только простишь меня и будешь считать человеком, выслушаешь мою поэму и примешь от меня эту маленькую вещичку. Пошли скорее!