Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Ты сама всё это приготовила? – ужаснулась Мансура, глядя на груды печёного, которое по стилю несколько отличалось от того, которое обычно готовила мама Бану.

– Она хочет замуж, – съехидничала Лейла. – За нашего учителя танцев.

– У него уже есть жена, – пробормотала Бану.

– Никого из женщин на танцах, кроме тебя, это не смущает, – заверила её Лейла. – А давайте гадать!

– Что, привяжем обручальное кольцо к нитке, обмакнём в стакан с водой, а потом будем считать, сколько раз оно ударится о стенки? – уныло спросила Бану. – Я не понимаю, как оно вообще может ударяться о стакан. С чего бы?

– Ты когда-нибудь подслушивала под дверью? – спросила Мансура.

– Ага, когда к Веретену в кабинет кто-нибудь заходит.

– Ай сяни![25] Убийца э… ты! Я не про это. Я про гадание!

– Можно, но в нашем доме одни иностранцы живут, – предупредила Бану.

– Ну и что! Пойдём послушаем, – поддержала подругу Лейла. У Бану появилось лёгкое, но всё равно нехорошее предчувствие, однако это обещало стать довольно-таки увлекательным приключением, поэтому она накинула на себя шерстяной жакет, и втроём девушки вышли из квартиры.

– Здесь мы слушать не будем, – Бану кивнула на соседскую дверь. – Они там всё время лаются, даже в праздники. Обязательно услышим какую-нибудь пакость.

На втором этаже подходы к одной из дверей были забаррикадированы мешком с мусором, который хозяева планировали вынести когда-нибудь попозже, а за второй дверью проживал англичанин, наверняка валявшийся сейчас пьяным на кровати. Девушки поднялись выше и прильнули к ледяной железной двери, хихикая и толкаясь. Бану шикнула на них: она услышала какие-то голоса. Заиграла героическая музыка. В квартире кто-то смотрел фильм, и тут хорошо поставленный голос актёра дубляжа возвестил ошеломлённой Бану:

– Тёмное проклятье на тебе!

Бану оторвалась от двери и с досадой щёлкнула пальцами.

– Кто-то налил суп в мою шапку!

Вытирая перепачканные мукой руки о фартук, Фатьма выбежала на обиженный крик. Пострадавшим был маленький мальчик по имени Вюсал. Он нравился Фатьме; он всё время стоял в дверном проёме, за которым тянулся до их двора узкий переулок, и с серьёзным личиком созерцал происходящее на улице. В целом он был тихий, спокойный и доброжелательный ребёнок. И вот ему в шапку налили суп.

– А ну покажи, – Фатьма заглянула в шапку, не беря её, однако, в руки. – Кюфта бозбаш. И даже очень свежий. Правда, бульон весь вылился. Зато остался горох, и фрикадельку тоже можно съесть, не переживай, – жизнерадостно заключила она. Вюсал посмотрел на неё, посмотрел на бывший суп и вздохнул. Он ненавидел супы, но этот-то достался ему даром! Не очень чистой ручонкой он подхватил фрикадельку и начал обречённо её есть. Остальным детям в подброшенные шапки положили нормальные вещи: сладости, орехи, сухофрукты. Глаза у Вюсала помокрели против его воли.

– Подожди минутку. – Фатьма скрылась в доме и скоро вернулась оттуда с кульком, полным пахлавы, лист которой она только что разрезала на аппетитные, сочащиеся мёдом ромбы. Каждую пахлаву украшала половинка грецкого ореха. Вюсал шмыгнул носом, вцепился в кулёк и убежал.

Вечером к Фатьме пришли подруги, такие же незамужние, как она. Строго говоря, ей следовало бы пойти к сестре и встретить Новруз с её семьёй, но с тех пор, как бросилась с высотки Афсана, в том доме царили холод и печаль, а Фатьме хотелось веселиться на праздник. Весь квартал благоухал специями – это Фатьма целые дни напролёт пекла сладости; её шекербура и пахлава славились среди соседей, знакомых и родственников, всем Фатьма принесла по щедрой порции и никого не забыла. Вечером к ней нагрянула орда хохочущих, ещё молодых подруг, и вместе они уселись за колченогий стол, на котором красовалась пёстрая хонча с сямяни в окружении печёного, орехов, конфет в блестящих обёртках и горящих разноцветных свечей. Каждая из собравшихся загадала себе по свечке, и, затаив дыхание, они следили за оплывающим воском: чья свеча раньше догорит, тот умрёт раньше всех. Свеча Фатьмы погасла последней. Основательно объевшись пловом, подруги поставили огромный чайник на огонь, причём для этого понадобилось сразу три женщины.

– Почему ты не меняешь плиту? – спросила Аделя, пухлая домохозяйка с волосами, вытравленными до ярко-жёлтого цвета. – Я себе электрическую поставила, тоже четырёхглазую, только там конфорки вот на одном уровне с плитой. Очень удобно. – Аделя приехала в город из деревни, поэтому обожала технические новинки.

– А если света нет? – Фатьма, напротив, относилась в технике с недоверием (взаимным, надо сказать). Подаренные надень рождения тостер и микроволновка пылились в кладовой, потому что у Фатьмы никак не доходили руки сплавить их кому-нибудь.

– У нас тоже электрическая была, – вмешалась третья подруга. – Мы её только поставили, и в тот же вечер к нам гости пришли, мой дядя и его жена. Она на нашу плиту посмотрела такая и говорит: «Какая у вас новая плита хорошая!» И тут такой звук – крррр! – смотрим: прямо по стеклу трещина такая огромная пошла. Ну и глаз у этой тётки!