Салтыков. Семи царей слуга

Он уже знал: Франкфурт только что занят генералом Вильбуа, но отчего-то не захотел огорчать союзника этой новостью. Но тот обрадовался мысли русского генерала:

— Все. Договорились. Кто первым берет Франкфурт, того и контрибуция.

— Договорились, — усмехнулся Салтыков.

— Смотрите, генерал, держите слово.

— Держу, уже держу, — едва сдерживая смех, отвечал Петр Семенович. — Слово солдата.

По отъезде австрийца со свитой Салтыков попенял денщику:

— Что ж ты, Прошка, меня перед союзниками роняешь?

— Как так, ваше сиятельство?

— Как? Как? Сапоги мои не вычистил. Видел, какой австрийский генерал, в сапоги глядеться можно. А мои?

— Я ж с вечера почистил, Петр Семенович. А вы с утра по обозам пошли, запылили.

— Ну ежели так, то моя вина, — согласился Салтыков. — А по обозу как не пойти? Раненым индо слово дороже лекарства. А мне сказали, что в первом гренадерском у раненого под повязкой черви образовались. Ходил лекарю внушение делать.

Во Франкфурт русская армия входила по двум мостам. Истомленные жарой, лошади и быки едва волочили повозки. Пропыленные загорелые солдаты шагали по улицам, поглядывая на обывателей, толпившихся по обочинам, на балконах, глазевших через окна. С балконов и из окон свешивались белые полотенца — знак покорности и миролюбия.

Главнокомандующий Салтыков въехал в город в карете, высланной ему накануне от магистрата. В нее была запряжена шестерка белых коней с высокими султанами над головами.

Карета остановилась у широких ступеней крыльца, наверху которого стоял генерал Вильбуа и, улыбаясь, поджидал главнокомандующего, вылезавшего из кареты.

И едва Салтыков взошел на крыльцо, Вильбуа заговорил почти торжественно:

— Ваше сиятельство, при моем вступлении горожане вручили мне ключ от города в знак покорности и признания нашей власти здесь. Я передаю этот ключ вам, как своему начальнику.

— Спасибо, голубчик, — отвечал граф, забирая позолоченный ключ. — Я ныне ж отправлю его с курьером государыне. Пожалуйста, велите выставить на всех воротах наши караулы и на все дороги выслать наши дозоры, дабы уберечься от внезапных визитеров, весьма нежелательных. Мобилизуйте всех городских лекарей лечить наших солдат. И контрибуцию на город.

— Я уже взял с них, Петр Семенович. Миллион талеров.

— Ну и молодец, что управился. А то на нее уже союзнички зарятся.

— А при чем они? Мы первые вошли.

— Вот именно. Пожди, еще явятся.

Главнокомандующий не ошибся, уже на следующий день в город явился возмущенный австрийский полковник:

— Это безобразие, ваши солдаты не хотят пускать нас в город.

— Они исполняют приказ, полковник, — отвечал Салтыков. — Нас и так здесь слишком много, я и своей кавалерии и обозам велел стать за городом и даже на той стороне Одера в пойме. В такую жару это даже лучше.

— Я прислан к вам генералом Лаудоном, ваше превосходительство.

— Я догадался, полковник.

— Вы взяли контрибуцию с города?

— Совершенно верно. Как это и положено.

— А ведь, если по закону, она должна делиться поровну, ваше сиятельство.

— Что-то я не читал такого закона.

— Ну, по справедливости если.

— По справедливости у нас была договоренность с генералом Лаудоном, кто первый возьмет город, того и будет контрибуция.

— Но уже к тому времени ваш корпус подходил к городу, когда между вами происходила эта договоренность.

— Дорогой полковник, эти условия поставил сам Лаудон, не я. Я всего лишь дал согласие на это.

— Но ведь вы могли сказать, что ваши полки уже на подходе к Франкфурту?

— Полковник, вы же военный человек. Какой же генерал скажет постороннему, хотя бы и союзнику, где сейчас его полки находятся? Сие есть военная тайна. Не всякому и своему офицеру знать положено. Я же не спрашивал Лаудона, где его полки.

— Тогда позвольте хоть нашим офицерам свободно проезжать в город для разных закупок.

— Это можно.

— И, пожалуйста, для корпуса на три дня надо девяносто тысяч рационов.

— Дорогой полковник, для этого вам необходимо все требования и расчеты изложить на бумаге с подписью генерала Лаудона. И обратиться к моему провиантмейстеру. Разумеется, мы поможем.

14. Пруссаков нельзя пропускать

Узнав о поражении своего любимца Веделя, Фридрих воскликнул с досадой:

— Возможно ли вести себя так нелепо! Надо спасать дурака!

И двинулся навстречу своему разгромленному «диктатору». И при встрече с ним не отказал себе в удовольствии съязвить:

— Уж не в тороках ли у тебя, Карл, голова Салтыкова?

— У него ужасная артиллерия, ваше величество, — оправдывался Ведель. — Пушки бьют через головы своих.

— Согласен. У русского медведя артиллерия в сто раз лучше, чем у французов, но тем ценнее будет победа над ним. Будем считать твою конфузию разведкой боем. Де Катт, — обернулся Фридрих к секретарю, — сделайте сообщение для газет, что доблестный генерал Ведель отступил в полном порядке.

— Слушаюсь, ваше величество.

— А ты, Карл, веди меня к своим героям, надо ободрить их. Каковы потери?

— Убит Воберснов.

— Жаль. Хороший был кавалерист. Но что делать? Все мы рано или поздно последуем за ним. Но пока живы, будем действовать.