Сальватор

— Вольтерьянец все равно что безбожник.

— Он был жирондистом.

— А жирондист то же, что цареубийца.

— Ясно одно: он не любит священников.

— Кто не любит священников — не любит Бога, а кто не любит Бога — не любит короля, потому что король получает власть по божественному праву.

— Значит, это точно плохой человек.

— Плохой? — переспросил аббат. — Да это революционер!

— Кровопийца! — поддержал художник. — И мечтает он об одном: разрушить общественный порядок.

— Я так и думал, — сказал г-н Рапт. — Он выглядит слишком невозмутимым — это жестокий человек!.. Я очень вам благодарен, господа, что вы дали мне знать о таком человеке.

— Не за что, господин граф, — сказал Ксавье, — мы всего лишь исполнили свой долг.

— Долг каждого честного гражданина, — прибавил Сюльпис.

— Если бы вы могли, господа, представить письменные и неоспоримые доказательства вреда, причиненного этим человеком, можно было бы, вероятно, заставить его исчезнуть, отделаться от него тем или иным способом. Вы можете мне дать такие доказательства?

— Нет ничего проще, — ответил со змеиной улыбкой аббат, — к счастью, все доказательства у нас в руках.

— Все! — подтвердил художник.

Аббат вынул из кармана, как сделал перед тем фармацевт, сложенный вчетверо листок, и подал его г-ну Рапту со словами:

— Вот петиция, подписанная двенадцатью самыми известными врачами квартала, доказывающая, что этот отравитель торгует лекарствами, приготовленными не по правилам. Некоторые из его лекарств несомненно послужили причиной смерти.

— Дьявольщина! Это уже серьезно! — заметил г-н Рапт. — Дайте мне эту петицию, господа, и поверьте, что я сумею найти ей применение.

— Самое меньшее, что можно требовать для такого человека, господин граф, — это камера если не в Рошфоре и Бресте, то хотя бы в Бисетре.

— Ах, господин аббат! Вы подаете высокий пример христианского милосердия! — воскликнул граф Рапт. — Вы хотите раскаяния, а не смерти грешника.

— Господин граф! — с поклоном отвечал аббат. — Уже давно я, опираясь на сведения, добытые с огромным трудом, составил вашу биографию. Я ждал лишь такой встречи как сегодня, чтобы опубликовать ее. Я объявлю ее в следующем номере «Горностая». И прибавлю еще одну черту: любовь к человечеству.

— Господин граф! — прибавил Ксавье. — Я никогда не забуду этот визит и когда буду писать Праведника, прошу у вас позволения вспомнить ваше благородное лицо.

Во время этого диалога полковник, которого аббат не напрасно назвал военачальником, маневрировал, как опытный стратег, и постепенно оттеснил братьев к двери.

Аббат решился наконец взяться за ручку: не то понял маневр, не то ему нечего было просить.

В эту минуту дверь распахнулась, но не по милости аббата, а под внешним давлением, и старая маркиза де Латурнель (ее, надеюсь, не забыли наши читатели, ведь она была связана с графом Раптом не простыми родственными узами) устремилась, запыхавшись, в кабинет.

— Слава Богу! — пробормотал г-н Рапт, полагая, что наконец-то вырвался из когтей двух братьев.

XXXV

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ОТКРЫТО ГОВОРИТСЯ, ЧТО БЫЛО ПРИЧИНОЙ РАССТРОЙСТВА ГОСПОЖИ ДЕ ЛАТУРНЕЛЬ

— На помощь! Умираю! — слабо вскрикнула маркиза и, закатив глаза, упала на руки аббату Букмону.

— Ах ты, Господи! Госпожа маркиза! — воскликнул тот. — Что произошло?

— Как?! Вы знакомы с госпожой маркизой? — спросил граф Рапт, бросившись было на помощь г-же де Латурнель, но замер, видя, что она в руках друга.

Ничто на свете не могло испугать его больше, чем то, что он увидел: маркиза де Латурнель — приятельница такого злобного человека, как аббат.

Он знал, какой легкомысленной бывала маркиза; случалось, ночью он внезапно просыпался, и его бросало в жар при мысли, что его тайны находились в руках женщины, которая любила его от всего сердца, но могла в один прекрасный день, подобно лафонтеновскому медведю, сгоняющему муху, швырнуть графу в голову одну их этих тайн и уничтожить его.

Кроме того, он хорошо знал маркизу: если маркиза была другом двух братьев, она станет поддерживать не его, а церковников.

Его еще больше ошеломило, когда в ответ на вырвавшиеся у него слова «Как?! Вы знакомы с госпожой маркизой?» аббат Букмон сказал, пародируя слова графа о г-не де Сент-Эреме:

— Я был бы недостоин жить, если бы не знал одну из самых благочестивых дам Парижа!

Граф увидел, что необходимо примириться с этим знакомством, и подошел к маркизе, по привычке изображавшей в шестьдесят лет один из обмороков, так шедших ей в двадцатилетнем возрасте.

— Что с вами, сударыня? — спросил он в свою очередь. — Умоляю: не оставляйте нас в неизвестности.

— Да я просто умираю! — не открывая глаз, отозвалась маркиза.

Такой ответ ничего не значил.

Однако граф Рапт увидел, что все не так страшно, как ему показалось вначале, и сказал секретарю:

— Надо бы позвать врача, Бордье.

— Не надо! — возразила маркиза, открывая глаза и испуганно озираясь.

Она увидела аббата.

— А, это вы, господин аббат, — нежнейшим голоском пролепетала старая святоша.

Ее тон заставил графа Рапта вздрогнуть.