Сальватор

положение, в котором оказалась Франция, желание патриотов и волеизъявление солдат требуют моего присутствия здесь с целью спасения Отечества. Я требую, чтобы мне поручили командовать войсками. Но не как императору, а как генералу.

Под Парижем сосредоточились восемьдесят тысяч солдат. Это на тридцать тысяч больше, чем я имел под командованием в кампании 1814 года, когда я целых три месяца вел борьбу против великих армий России, Австрии и Пруссии и когда Франция вышла бы победительницей из войны, если бы не капитуляция Парижа. Это, наконец, на сорок пять тысяч человек больше, чем было у меня, когда я преодолел Альпы и завоевал Италию.

Я даю свое слово солдата, что после отражения натиска врага я добровольно уеду в Соединенные Штаты Америки, как это предначертано мне судьбой.

Наполеон».

Генерал Бекер не осмелился сделать ни единого замечания. Как солдат он понимал, что это весьма возможно.

Он уехал в Париж.

Наполеон ждал его с тревогой и нетерпением. Вероятно, впервые в жизни дрожание мускулов лица выдавало возбуждение его души.

С энергией, свойственной его гению, он уже все обдумал, все переделал. Он добьется подписания мирного договора. Может быть, и не такого славного, но по крайней мере почетного. И верный данному слову, покинет Францию. Но уже не как беглец, а как спаситель.

Два часа эта лучезарная мечта согревала ему душу!

Взгляд его не отрывался от аллеи, по которой должен был вернуться генерал, ухо чутко прислушивалось к малейшему шуму. Время от времени его глаза с любовью останавливались на шпаге, лежавшей поперек подлокотника кресла. Он понимал, что именно она является его подлинным скипетром.

Все еще можно было исправить, и прибытие Блюхера, и отсутствие Груши! Еще вполне могла осуществиться такая великая мечта 1814 года о битве под стенами Парижа, о разгроме армии врага! Несомненно, люди, к которым он обращался, понимали все это точно так же, как и он. Поставив, как и он, на одну чашу весов честь Франции, а на другую его отречение, они не станут колебаться!

Перед глазами очарованного Наполеона словно сверкнула молния: это было отражение солнца в стеклах подъезжавшей кареты.

Карета остановилась, и из нее вылез человек: это был генерал Бекер.

Наполеон положил одну руку на лоб, а другую на грудь. Не стоило ли ему сейчас вновь стать мраморным?

Генерал вошел в комнату.

– Ну и что? – живо спросил его император.

Генерал Бекер, ничего не ответив, почтительно поклонился и протянул бумагу.

– Сир, – сказал вслед за этим генерал Бекер, – по выражению моего лица Ваше Величество могло вполне предположить, что я не очень преуспел в моей миссии.

Император медленно развернул бумагу и прочел:

«Временное правительство не может принять предложение генерала Бонапарта и хочет дать ему один только совет: немедленно уехать, поскольку прусские войска движутся на Версаль.

Герцог д'Отрант».

Император прочел эти строки и ни единым движением мускулов лица не выдал своего волнения. Затем совершенно спокойным голосом он сказал:

– Распорядитесь об отъезде, генерал. Когда все будет готово, скажите об этом мне.

Ровно в пять часов пополудни того же дня император покидал Мальмезон.

У дверцы кареты его ждал Сарранти, предложивший руку, которая никогда не сгибалась.

– Кстати, – спросил Наполеон, положив ладонь на его руку, – предупредили ли генерала Брайера о том, что он может продолжать движение на Париж?

– Нет, сир, – сказал Сарранти, – ведь пока еще есть время…

Наполеон отрицательно покачал головой.

– Ах, сир! – прошептал корсиканец. – Вы больше не верите Франции!

– Франции верю, – ответил Наполеон. – Но я не верю больше в свой гений.

И, сев в карету, захлопнул за собой дверцу.

Лошади взяли с места в галоп.

Надо было прибыть в Версаль раньше пруссаков.

Глава LXIII

Рошфор

Третьего июля, в тот же самый день, когда враг вступал в Париж, император въехал в Рошфор.

На протяжении всего пути Наполеон был печален, но спокоен.