Сам

Фэйхоа померкла. Она согласилась отпустить Курнопая, если он во всем будет слушать ее, готовясь к охоте. Заставила надеть белые ласты, белый акваланг, белую шапочку. Инструкторы подводники заказали полдюжины комплектов такого снаряжения для Болт Бух Грея. Они учли опыт японских ныряльщиц за жемчужницами: белый цвет отпугивает акул. К поясу, обложенному свинцовыми квадратами, прикрепила миниатюрный магнитофон. В нем кассета с записью свистов гигантских касаток в момент, когда они зажирали яростно защищавшуюся тигровую акулу. Взбрендится кархародону напасть на Курнопая, включит магнитофон, и хищник отступит, как от электрического поля. Вместо ружья заставила взять шток. Охотиться? Обойдется термонаганом. Одной-двух рыбин бабушке Лемурихе хватит на время гощения. Отныне сам он полностью перейдет на вегетарианскую пищу.

— Так уж сразу… — заупрямился Курнопай.

— Пы-ы-рекратить канючить, — передразнила его Фэйхоа и погрустнела.

Он пошел к берегу и, оглянувшись на Фэйхоа, с шутливой неуклюжестью плюхнулся в океан. То ли из-за редкой высветленности воды, то ли потому, что солнце стояло в зените, но было нежно-мягким, будто Каскина пуховка, которой она пудрила шею перед походом в бар, а то и, наверно, потому, что его память еще не отделалась от смога смолоцианистого завода, подводный мир показался Курнопаю полыхающе ярким, и он невольно завис на месте. Проплыла перед ним черной коричневы рыба-ангел: желтые веки, желтые линии на фюзеляже, похожие извилистой формой на лук для стрельбы. Треск, послышавшийся откуда-то снизу, заставил Курнопая посмотреть на дно. Под ним оно песчаное, и там ничего не видно, кроме глаз ящероголовых рыб, торчащих над рыжей пересыпчивой зернью. Дремотно-мирные глаза, никогда и не подумаешь, что они выслеживают жертву. Треск раздался на краю песчаного пятна. Омар, панцирь которого глянцевел в солнечных лучах, обнаруживая костяную шероховатость, давил клешней ежа и ел. Его усы (на гибкую проволоку намотали телефонный провод в бурой изоляции) шевелились с плавностью хвоста кошки, когда она лакомо жрет синицу и побаивается, что ее добычу отберут. Чем-то омерзительно повеяло. Вспомнился молотобоец, заваливший ударом кувалды бизона и вскрывший на его шее жилу, откуда ударила кровь, а он наполнил ею пивную кружку и выпил. Тем, что осталось на донце, молотобоец плеснул себе в лицо и намазал скулы, подбородок, мурча и матерно нахваливая ядреность бычьей крови. Кожа на большом и указательном пальцах, которыми он размазывал кровь, была ороговело-темная, и Курнопаю, уже отвернувшемуся от омара, захотелось глянуть на его клешни. Грандиозно овальны, подчеркнутые алым кантом.Кант создавал сфероидность клешней, словно оттиснутых из железа и покрытых мерклой зеленой эмалью. Края клешневой развилки, шаровидные и шипастые, именно ими омар разрушал ежа, тоже производили впечатление мощно-красивых. Вероятно, под влиянием Фэйхоа Курнопай настроился воспринимать хищное как безобразное. В действительности совсем не так. Навряд ли сыщешь мир живописней, изящней, дивней с точки зрения цветосочетания, формосоединения, моделирования, чем мир коралловых рифов. А ведь все живое здесь хищно.

Постыло вдруг стало Курнопаю. Рядом была такая жизнь, которая, независимо от того, как думает о ней он, сама по себе является великой ценностью и отчасти зрелищной, что всякое ее умаление, на что бы оно ни опиралось, кощунственно по отношению к природе, ведь она — универсальный способ существования для атолловой лагуны и для океана вообще, как и для земли со всем, что она составляет и что находится на ней.

Поглощениемсуществует все во Вселенной, от микробов до галактик. И мы, люди, не исключение в этом, хотя и весьма ловко, нет, до стадности самовлюбленно измыслили исключительность. Не судить

ему надо жизнь лагуны — постигать то, как посредством поглощения, пусть и воспринимаемого трагически, поддерживается взаимозависимость, взаимосцепляемость, взаимоспасительность всего живого.

Он увидел, как рыжая морская звезда придавила гребешок Магеллана.

Однажды телестудия наградила бабушку Лемуриху с Курнопаем недельным отдыхом возле океана. Поселились в домике водолазов, промышлявших моллюсками. Как раз шел тогда гребешок Магеллана. В воде, мутноватой от планктонного переизобилия, водолазы ходили по дну, собирали моллюсков в сетчатые кошели. На песке оставались следы свинцовых подошв. Боевитая бабушка Лемуриха сумела включиться в прибыльный промысел. Она попросила Курнопая наблюдать за собой с поверхности залива. Сквозь стекло маски он видел туманную бабушку Лемуриху, но и при этом, по ее самоопределению, матронистую вроде Моны Лизы.Тогда, тщательно следя за бабушкой, хотя был уверен, что ничего с нею не может приключиться, Курнопай назвал про себя гребешки Магеллана веселыми. Они передвигались скачками от сжатия створок, да такими длинными — футов на пять.