Сама жизнь

Однако пишу я о другом. Разговаривая с теми, кто учит «не давать сесть себе на голову», охотно хвалит себя за доброту и силу, очень заботится о себе -словом, с людьми вполне мирскими, по-мирски тянущимися к сакральному, я мучительно думала: кого они мне так напоминают? Нет, не всегда, не в беде, не в минуту слабости, а только тогда, когда начинаются все эти просветления. И вдруг поняла: да нас же, с нашими экстатическими молитвами, «оскорбительным оптимизмом за чужой счет» (снова Честертон), непробиваемым эгоизмом, с полным разделением двух слоев – «мистического» (о Господи!) и предельно прагматического.

Да, примерно таковы сейчас мы, прихожане либеральных приходов. Судить прихожан а 1а радио «Радонеж» – не наше дело. Если они суровы к себе и догадались, что «искусство» или, там, «творчество», тем более «мое-о-о! творчество» и вообще дикое слово «я» – уж никак не кумир, – честь им и слава. Если

они немилостивы, можем ли мы показать пример милости (не к себе, а к другим)?

Искаженная религиозность – очень опасная штука, Христос это непрестанно повторяет. Вычтите из христианства милость и смирение – и двух вещей вы добьетесь: во-первых, привлекать мы сможем только магией -лучше тогда там ее и брать, где она есть; во-вторых, никакого «покоя душам нашим» мы не обретем. Заметьте, стало почти правилом: чем экс-татичней вид у верующей дамы (барышни), тем больше она жалуется на то, что ей-то хуже всех. Многие лечатся от депрессии, и без толку – чаще всего это не болезнь, а упорный отказ взять на себя «иго и бремя».

Получается как-то очень серьезно, не смешно, разве что название – оно из Камило Хосе Селы; продавец керамики кричит эти слова английским туристам. Ну, хорошо, не смешно, но может – и не слишком горько. Отец-то все равно примет, как только мы к Нему повернемся; что там, даже без этого. Речь не о миге, изображенном Рембрандтом, он когда-нибудь будет, а о том, что сейчас «человек религиозный» куда ближе к честным последователям Рериха, чем к нелепым ученикам Христа. А вот на кого мы особенно похожи – так это на жену пастора из фильма «Старая дева». Помните? То у нее стигматы, то она просит повезти ее в горы и, хотя герой борется как может, умильно говорит: «А мне так хо-о-чет-ся!» Следующий кадр: едут в молчании по горам. Поистине, сама жизнь!

После полемики[ 55 ]

Кажется, всё есть в нескольких статьях об экуменизме, даже не от алого до фиолетового, а от розового до черного, но, видимо, чего-то нет, если просто не можешь отказаться от новой реплики. Американский ученый и проповедник Кент Хилл в своей статье о Честертоне очень живо изобразил, как видят себя и как – противника консерватор и либерал. Естественно, себя они видят возвышенно, противника – карикатурно. Поэтому разговор превращается в бессмысленную перепалку.

Выхода не было бы, да в «этом мире» его и нет, но даже на уровне дохристианской и внехристиан-ской этики люди догадались, что можно подняться выше, откуда видны оба. Определений этому много; палеонтолог Сергей Мейн предложил «принцип сочувствия». Казалось бы, зачем снова предлагать, если тысячу раз предлагали? А вот, приходится, очень уж мир его отторгает.

Словом, в наборе статей не хватает одного – ясного и честного взгляда и на себя, и на оппонента. Не у всех, не в каждой статье, но где не хватает, там не хватает.

Известно, что иудаист не вправе делать того, что опозорило бы его веру. Попробуем и мы так. Что же выйдет? Как тогда участвовать в споре?

О тех, кто считает себя шире христианства, видимо, нам рассуждать не надо. Мы – не шире; нам, с нашим «узким путем», сокрушением, личным Богом, многого тут не понять и не вместить. Почитать их праведность мы можем, жалеть их – просто должны, как и всех людей, а споры с ними бесплодны и как-то особенно утомительны. Иногда сами они, вдобавок, высокомерны, с такой снисходительной нотой. Это понятно; они не считают, что вместе со всеми заключены под грехом, и мы для них – просто непросветлённые, что верно: мы, в лучшем случае, -предающие, но очень любящие Христа. Однако в этой полемике такой ноты нет, и на том спасибо.

Говорить мы можем только от имени слабых, но христиан. Вот и поговорим, а то слишком странный облик христианства возникает у несчастных людей, читающих наши статьи.

Почему мы чем правоверней, тем грубее? Нет, не тверже, именно грубее. Почему мы путаем милость и кротость – вещи вызывающие, дикие, оскорбительные для мира – с попустительством и распущенностью? Злоба и грубость – куда легче, тут не нужна Божья помощь, и мир им меньше противится. Собственно, он им вообще не противится – он ими живет.