Самая младшая

Полина не поняла: это значит, что можно ноут взять, или наоборот? Полина решает, что можно. Тихонечко. Скайп гудит, потом пищит. Димки в Сети нету, он не откликается.

– Ты нарочно у меня над ухом воешь?

Полина отодвигается на край кровати, на свои тетради. Все-таки придется желание загадывать. Чтобы работа была и чтобы мама тоже была. И еще чтобы собак не травили. Потому что, уже когда Димка уехал, и каникулы кончились, кто-то вправду отраву разбросал по тем самым кустам во дворе. Бездомные собаки ее съели… Полина из школы шла, вместе со Стаськой и Жирафой, и от них все услышала. Они не хотели говорить, что собаки умерли, но Полина поняла. Жирафа рассказывала и плакала, а у Полины заплакать не получилось.

А сейчас она смогла. Будто у нее внутри кнопка такая, как в скайпе «вызов собеседника», для вызова слез. Ее сейчас нажали, и слезы льются из-за всего сразу. Из-за собак. Из-за того, что квартира пустая и серая. И что Димка трубку не берет – как будто его нету. Будто Полина его тоже выдумала.

Это такие слезы странные… Они только щеки щекочут, но от них икать ужасно хочется…

– Господи! Ты что? Вишня? – Мама вскакивает с кровати, спотыкается о Полинины тапки, включает люстру.

Она говорит, что надо выпрямиться, глубоко вдохнуть и поднять руки к потолку. Сама Полину за ладони хватает, тянет ее с покрывала, как репку с грядки. А потом просто обнимает. Опять называет Вишней и целует поверх слез. И говорит таким голосом, как в классе девчонки говорят, когда хотят помириться:

– Давай показывай, что вам задали. Сейчас все добьем…

У Полины домашка осталась только по чтению: «Семейные поговорки». Надо записать в столбик выражения, которые у них дома чаще всего говорят. В тетрадке одно слово есть – «уже». В смысле «уже делаю». Еще, наверное, можно написать «ребенок». Их так папа называет, «ребенок Неля» или «ребенок Полина» (а Стаську всегда только Стасом).

Мама смотрит в тетрадку и вдруг говорит непонятое:

– Тыр-дык!

– Чего? – на всякий случай хмурится Полина. Вдруг это ругательное слово?

Но мама повторяет:

– Вишня, я вспомнила! Так и пиши. Тыр-дык! Я сейчас объясню.

Это, оказывается, в мамином детстве… Мама тогда не как Полина была, а как Нелька. А баб Тоня – как мама сейчас. И она работала в школе математичкой, там у нее был один ученик, как его звали, мама не помнит. Баб Тоня его к доске вызвала, теорему отвечать. Он все правильно ответил, а в конце вдруг сказал: «что и тырдык». Никто в классе ничего не понял, и баб Тоня тоже, хотя она учительница. А мальчик сказал, что так в учебнике написано. Открыл его на нужной странице, а там…

Мама взяла свой органайзер и написала крупно: «что и тр. дк.».

– Это сокращение такое. Читается: «что и требовалось доказать». А мальчик не понял.

– Ну и чего? – отвечает скучным голосом Полина. Может, это вправду смешная история. Но ей до сих пор обидно. – Мне семейные поговорки нужны.

– У нас дома эта поговорка и была. Если что-то случалось, мы говорили. «Полный тыр-дык». «Безоговорочный». И я так говорила, и мама с папой, и Жанка…

– Ну и чего? – повторяет Полина. Она еще никогда в жизни так с мамой не разговаривала. Мама сейчас на себя не похожа, а Полина – на себя. Как будто в ней еще одну кнопку нажали, ту, которая за вредность отвечает.

– Во-первых, это не настоящее слово. Значит, его нельзя! А во-вторых, надо, чтобы сейчас говорили, а не когда-то давно, когда меня еще не было. Вот!

Если бы Полина была мамой, она от такого тона точно заплакала бы. А мама надевает папину куртку и уходит на балкон курить. Молча. Была одна обида, а стало две. Это как две двойки в один день, только хуже. Вот бы можно было время назад отмотать? Непонятно, докуда именно? Лучше всего – обратно до весенних каникул…

Страна Розетта

Димка рассказывал, что у него мама строгая и спать его загоняет ровно в десять. Он еще позавидовал: «У тебя мама добрая такая. Все тебе разрешает и не воспитывает». Зато, наверное, Димкина мама никогда не говорит ему «растворись».

– Я тебя очень люблю.

Это мама пришла мириться. Объяснять, что ей без работы плохо. Мама думала, что она важными вещами занимается, и что никто другой за нее эти вещи хорошо не сделает. Но маму уволили, а ее проект остался у других. Это как любимую игрушку отняли. Даже не игрушку, а сказку.

Дальше можно не объяснять. Про сказку Полина лучше всех поймет. Ну сказала бы мама сразу, а? Полина бы не вредничала.

От мамы сигаретами пахнет и той мазюкалкой из ванной, которой тушь смывают. И еще чем-то, совсем маминым.

– Вишня, давай блинчиков нажарим?

– Только чтобы с медом.

– Знаешь, нам с Жанкой акварель купили однажды. На коробке было написано «медовая». Мы решили, что она со вкусом меда. Лизнули! А там обычная краска. Даже не сладкая.

– Мам, а может, вы ее просто не распробовали? В первый раз многие вещи невкусными кажутся. А потом ничего, привыкаешь, – ободряет ее Полина. Хотя твердо знает, что никогда не полюбит овощное рагу, даже если его сто тысяч раз будет пробовать.

– Может, и не распробовали. Может, и привыкну, – и мама идет к холодильнику, вынимать молоко и масло.