Самая сладкая ложь

Он прочитал еще несколько писем. Марика рассказывала о том, как они в Париже потеряли гида и целых четыре часа искали гостиницу (из этих четырех два часа искали человека, который более-менее понятно говорил бы по-французски), как они тайком ели шоколадный пирог в итальянской библиотеке, как пытались сфотографировать на сотовый телефон картины в запрещенной для съемок галерее, как однажды во время визита в Турцию потеряли документы, и им пришлось остановиться в дешевой гостинице (была ночь, и ходить по городу было небезопасно), где они безуспешно пытались сосредоточиться на занятии любовью, не хохоча в голос и не прислушиваясь к странным звукам за тонкими стенами в соседних номерах. Константин писал о том, как их выгнали из отеля в Праге за то, что Марика кормила всех кошек, и кошки наведывались в гостиницу целым стадом, как он в новых ботинках и она на высоких каблуках мучились от холода и свежих мозолей во время предсвадебной фотосессии, о том, как перед первой брачной ночью он мучительно думал о тысяче способов снять с нее свадебное платье, творение известного модельера, при всей своей открытости напоминавшее неприступную крепость. Он не знал, зачем это читает, но раз за разом брал еще одно письмо и пробегал глазами написанное.

Среди своих собственных писем он нашел и описание их встречи у Марики дома, тогда, когда она впервые пригласила его к себе. Это было самое длинное письмо из всех найденных. Он мог написать более подробно, мог писать бесконечно, и каждый раз находил бы в себе какие-то новые ощущения, замечал бы какие-то новые оттенки чувств. Он и сейчас, даже без прочтения этого письма, без труда мог восстановить в памяти испытанное тогда.

Отношение к Марике всегда немного пугало его, он чувствовал, что в этом есть что-то иррациональное, что человек не может быть так откровенно счастлив. Это противоречит всем законам природы, всем социальным законам, всем законам внутреннего мира. Когда-то это должно было сломаться, закончиться, разбиться. Он испытывал к ней чувство возвышенного восхищения, но к этому чувству всегда примешивалось дикое, прямо-таки животное желание, с которым редко можно было совладать. Одного лишь взгляда на нее хватало ему для того, чтобы в считанные доли секунды вспыхнуть, и, если это не получало разрядки, то привести в порядок свои чувства ему удавалось нескоро.

Было что-то неправильное в том, чтобы боготворить женщину, любить в ней все, даже самые откровенные недостатки, и одновременно хотеть ее постоянно, даже тогда, когда они просто находились рядом на каком-нибудь официальном и сухом приеме, не держась за руки, не прикасаясь друг к другу. Это чувство исступленности преследовало его на протяжении всех отношений. После того, как тогда они случайно наклонились друг к другу в кафе, оно совершенно неожиданно вспыхнуло в нем, и до встречи у Марики дома он безуспешно пытался приручить это чувство, подчинить его себе, но с каждой минутой все лучше понимал, что есть только один выход — дать этому чувству свободу. Ей удалось сделать невозможное — поколебать его извечную уверенность в том, что он всегда владеет собой.

По какой счастливой случайности он встретил такую женщину, которая, помимо всего прочего, еще и ответила ему взаимностью? После расставания он пытался снова найти это чувство, воскресить его в себе, или же хотя бы на долю секунды к нему прикоснуться, вспомнить, как это было, но все эти попытки успехом не увенчались. Да была ли на свете еще одна такая женщина? Есть другие, есть, конечно же, и лучше. Но такой, как она, никогда не найти. А без этого разговоры о лучших — это просто слова, которые умирают сразу после того, как им дали свободу.

Действительно ли Лия была так похожа на нее? Марика, несмотря на свою женственность и уж слишком, как ему всегда казалось, сильную для такой маленькой женщины притягательность, глубоко внутри была жестким, волевым мужчиной, который сумеет постоять за себя, если этого потребует ситуация. Он помнил моменты, когда в лице ее появлялось что-то твердое, свидетельство беспринципности и решения ни за что не отступать, и тогда любой мужчина опускал глаза перед этой крошечной и беззащитной женщиной. В Лие же, напротив, чувствовалась женская слабость, та самая, которая пробуждает в мужчинах желание защитить, обнять и, не задумываясь, убить любого, кто осмелится причинить вред их объекту любви.

Что-то он увидел в ее глазах тогда, когда она пришла к нему в кабинет. Тот ли страх и смущение, покорность, которое он привык видеть в глазах большинства смотревших на него женщин? То ли немое восхищение, которое когда-то льстило ему, но с годами начало вызывать отвращение и расцениваться им как свидетельство женской слабости, которая рано или поздно заставляет женщину становиться рабом мужчины? Или же отчаяние женщины, которая вышла замуж за нелюбимого человека, а теперь хочет получить маленький кусочек счастья? Он не помнил. Но именно это выражение глаз осталось в его памяти и так долго не давало ему покоя.