Самайнтаун

Голос… Франц узнал его немедля. Именно он доносился из машины, когда упрашивал закрыть окно и спрятаться от солнца. Такой голос – неопределенный, как и все остальное в этом незнакомце, – было легко запомнить. На секунду Франц даже испытал облегчение, но оно быстро сменилось тем же отчаянием, которое заставило Франца бежать в погоне за автомобилем через весь Самайнтаун.

Ведь в том автомобиле, а теперь в Лавандовом Доме, должны были скрываться ответы на все его вопросы.

– Послушай, просто послушай! – Франц, попятившись, уперся спиной в дерево, когда человек сделал к нему опасно быстрый шаг. Мысли спутались, как его развязавшиеся от бега шнурки, и он затараторил невпопад: – Ты ее шофер, да? Или… Или друг? Я не причиню ей вреда! Я ее знаю. Мы знакомы! Но мы не виделись много-много лет. Я даже не знал, что она вампир! Просто скажи ей… Скажи, что здесь Франц Эф! Она наверняка вспомнит. Или… Или отведи меня к ней, а? Мне очень надо ее увидеть. Мне надо с ней поговорить… Я все это время не знал, кто мой родитель

, понимаешь? А вампиры без родителя считаются отбросами. Хотя не то чтобы меня мнение общества колышет… Дело в другом. Я не знаю, как мне умереть! А она наверняка знает, потому что я ее знаю, а значит…

Человек нахмурился. Он слушал внимательно, даже склонил голову в бок, будто бы и вправду понимал. Это заставило Франца преисполниться надеждой – «Недаром сестрички твердили мне идти в продажи!» – но затем вместо слов у него изо рта потекла кровь, черная и вязкая. Да такая горячая, что с ее ощущением на коже не могли сравниться даже солнечные лучи. Франц скосил глаза на грязно-красном пятне, расплывшимся под его ключицами и почувствовал, как между лопатками растет давление, а вместе с тем внутри нарастает острая, пронзительная боль.

Всего за несколько секунд перед глазами стало темным-темно, почти как ночью. Франц пошатнулся, чувствуя невероятную легкость в теле, будто вот-вот оторвется от земли и взлетит… А потом резко накренился в бок и завалился обратно в гору сухих листьев.

– Ты зачем его убил?! – воскликнул тот, чей голос Франц постарался запомнить еще лучше, чтобы обязательно найти его потом, когда очнется.

– А ты что собирался с ним делать? – спросил кто‐то другой. Этот голос в отличие от предыдущего был низким и гулким, словно к ним из глухой чащи вышел волк. – Херн четко наказал никого не отпускать, если нам покажется, что…

– Да знаю я и без тебя! Просто было интересно, что он расскажет. Балакал там что‐то про «знаю ее, не знаю»… Обдолбанный, что ли? Я ничего не понял. Ох, мы слишком близко к жилым домам его прикончили. Господин будет в ярости!

– Не дури, Пак. Он был бы в ярости, если бы мы отпустили этого подозрительного типа в город. Зачем еще он высиживал в кустах прямо напротив Лавандового Дома, если не копал под нас?

– Хм, пожалуй, в этот раз ты прав. Эй, а ты заметил, кстати, что он не человек? Посмотри на кожу…

– Хм, и вправду. Вампир, кажись. Тогда надо перестраховаться.

И что‐то вонзилось Францу прямо в сердце, окончательно отправив его во тьму.

1953 год

– Не скучай, ладно? Носи это, чтобы не забывать, как сильно тебя ждут дома. И что скоро мы ни в чем не будем нуждаться, когда я наконец‐то открою свое ателье!

Франц любил, как у Ханны загораются глаза на слове «ателье» и как они становятся еще ярче, когда она добавляет «свое!». Обязательно с тем самым выражением, с каким она может говорить только об одежде и только с ним одним. Иногда Франц делал вид, что не расслышал, и просил ее повторить, лишь бы она произнесла это вслух опять. Он бы сделал так и сейчас, если бы сестра не спешила: стрелка уже подбиралась к шести, а значит, приближалось время очередной смены в прачечной. От ее свитера, – похожего на тот, который Ханна сложила на краю его койки, – все еще пахло стиральным порошком и шоколадным печеньем, которое передала ему мама и которое они поделили с сестрой на двоих. Кусочки теста липли к зубам и верхнему небу, и точно так же Франц лип к Ханне, сжимая ее в объятиях, пока прощался. Уже завтра она придет к нему снова, возможно, даже вместе с Фрэнсис и остальными, если у них найдется время между учебой и подработками.

Но сначала его ждет долгая и одинокая ночь, которую для начала нужно суметь пережить. А каждая такая ночь была тяжелее предыдущих.

– Отличный кардиган, – похвалил он напоследок, нацепляя вязь из колючей овечьей шерсти прямо поверх больничной рубашки. – Это точно будет хит сезона! Обязательно покажу его врачу, когда придет. Тебе ведь нужна реклама?