Сами по себе

Она оказалась в большой длинной комнате, перегороженной поперек невысоким фанерным прилавком. Налево уходил коридор, обозначенный бумажной стрелкой с надписью: «К Тумакову». Стены комнаты перед барьером были сверху донизу оклеены разноцветными афишками с аннотациями фильмов. Несколько человек сосредоточенно читали афишки. За прилавком сидел молодой утомленный видеопрокатчик, похожий на безработного, потерявшего квалификацию кинокритика. Он ел йогурт из пластмассового стаканчика. Перед ним на столе стоял видеомагнитофон из которого тянулся тощий черный провод к телевизору, угрожающе остановившемуся над головой приемщика на краю железной полки, гигантскими болтами привинченной к стене. На видеомагнитофоне лежали три безымянные кассеты и бутерброд с курицей в мятом кратере фольги. За спиной видеопрокатчика стояли белые полки с фильмами. На прилавке лежали залистанные каталоги.

Марина подошла к прилавку. Она вынула из уха наушник дискмана. Из наушника отчетливо донеслась электронная ритмическая музыка. Она подняла на лоб темные очки. Приемщик посмотрел, наконец, на нее. В глазах у Марины были изумрудного цвета линзы. Она достала из рюкзака кассету и вытащила изо рта леденец на палочке. Марина громко положила кассету на прилавок.

— Я хотела бы деньги обратно получить, — сказала она убежденно.

— А что вас, собственно, — апатично спросил приемщик, — не устраивает?

Марина продемонстрировала ему растопыренные пальцы левой руки. На среднем пальце был надет перстень из полированного плексигласа с крошечным космонавтом внутри.

— Ничего не видно, — загнула Марина мизинец.

— Все видно, — сказал приемщик без выражения и вставил кассету в видеомагнитофон.

— Все жужжит, — сказала Марина, загибая безымянный палец, — и перевод опаздывает на полторы минуты, — попыталась она загнуть средний палец, но перстень помешал.

На телевизионном экране появились черные пятна на болезненно-красном фоне, испещренном бегающими белыми точками.

— Ну видите, — сказал видеопрокатчик снисходительно, — все в порядке. Ничего не жужжит.

В полной тишине по экрану задвигались расплывчатые черные фигуры. Вдруг появилось женское лицо, обрезанное по подбородку наклоненным черным краем. Мимо лица к выходу из невидимого кинозала проплыли силуэты двух привередливых зрителей.

— Вы девушка, на самом деле, уже пятый раз кассету возвращаете и деньги обратно требуете, — сказал приемщик скучным голосом, — я вас запомнил. Кроме вас ведь никто не жалуется.

Неожиданно, как будто вброшенное в комнату, включилось громкое гудение и сразу раздался голос переводчика: простуженный, гнусавый и абсолютно безразличный. Посетители вздрогнули и обернулись к экрану.

— Ты сделал меня женщиной, Барт, — сказал переводчик. — Ты, наверное, сам не заметил, как это произошло. Ты научил меня прощать. Ты научил меня радоваться. Я не хочу, чтобы ты уходил.

На экране можно было различить двух мужчин, которые то ли чинили водопровод, то ли рассматривали друг у друга татуировки. Переводчик высморкался и откашлялся.

— Я не ухожу, — сказал он. — Я остаюсь. Я всегда буду оставаться с тобой, пока ты помнишь, какими бывают звезды, когда мы вместе смотрим на них.

На экране появился мальчик. Похоже было, что он пытается разрезать пополам теннисный мяч. Все, кроме Канарейки, не отрываясь, смотрели на экран. Неожиданно по экрану забегали фигурки помельче, потом послышались выстрелы и звон стекла. Экран внезапно потемнел и на нем остался только одинокий человеческий глаз в углу, настороженно смотревший на зрителей.

— Я не знал, что в этом городе есть полиция, — сказал переводчик.

Перестрелка на экране продолжилась.

— Любите, когда стреляют?

Марина посмотрела через плечо. К ней из-за спины наклонился симпатичный молодой человек, веснушчатый, коротко стриженый, по виду — студент Института Физкультуры. Он застенчиво отвел глаза и взглянул на экран.

— А что? — спросила Марина, — вы не любите?

— Нет, — пожал плечами молодой человек и покраснел, — почему? Я тоже люблю.

С этими словами молодой человек вынул правую руку из-за пазухи. В руке у него оказался пистолет. Рядом с молодым человеком стояли трое мужчин: двое в кожаных куртках и один в дорогом кашемировом пальто, совершенно лысый. Молодой человек приставил ствол пистолета вплотную к гладкому черепу лысого человека и спустил курок. Раздался неожиданно негромкий выстрел. После выстрела наступила полная тишина.

Из простреленной головы, разматываясь как новогодний серпантин, медленно вылетела длинная струя крови. Кровь направленными косыми толчками плеснула на стены, поочередно зачеркивая ухоженные тепличные физиономии героев шоу-бизнеса. Лысый медленно повернулся, колени его подогнулись, карточки с фильмами посыпались из рук и запорхали в воздухе. Он плавно накренился и грохнулся навзничь. Каблуки его полированных черных ботинок с грохотом ударили в блестящий мраморный пол прямо перед носом у Канарейки. Молодой человек опустил пистолет и выстрелил еще раз, прямо ему в лицо.

— Главное, не целиться, — сказал он Марине. — Когда целишься, — никогда не попадаешь.