Саммерхилл — воспитание свободой

Мы провели собрание детей, — сказала она, — и проголосовали за то, чтобы провести собрание всей школы. Ты придешь?

Всей школы? — уточнил я. — Да, я приду.

На собрании Энеи была совершенно серьезна, и мы мирно приняли наши законы. Общий ущерб, причиненный в период хаоса, — один бельевой шест, распиленный пополам.

Годами Энеи получала удовольствие, предводительствуя недовольными тамошней властью. Подогревая этот бунт, она делала нечто ей ненавистное. Девочка ненавидела хаос. В глубине души она была законопослушным гражданином. Но у Энеи была огромная жажда власти. Она чувствовала себя счастливой только тогда, когда руководила другими. Бунтуя против учителя, она пыталась сделать себя важнее учителя. Энеи ненавидела законы, потому что ненавидела власть, которая устанавливала законы. Она идентифицировала себя со своей матерью, которая наказывала ее, и проявляла садизм в отношении к другим людям. Мы можем лишь предполагать, что ее ненависть к власти объективно была ненавистью к власти матери, а субъективно ненавистью к той части ее собственной души, которая представляла властную мать. Я нахожу, что гораздо труднее лечить такие случаи, где замешаны отношения власти и подчинения, чем касающиеся секса. Выявить события и поучения, которые формируют у ребенка нечистую совесть в отношении секса, сравнительно легко, но вытащить на свет тысячи причин, которые делают ребенка человеком, садистически склонным к власти, очень трудно.

Тут уместно вспомнить об одной из моих неудач. Когда я преподавал в Германии, ко мне направили Мирославу, тринадцатилетнюю славянскую девочку. Она страшно ненавидела отца. За 6 месяцев девочка сделала жизнь моей школы маленьким адом. Она нападала на меня на школьных собраниях и однажды провела решение, которое гласило, что меня надо выгнать из школы на том основании, что от меня нет никакой пользы. Я получил три выходных и только начал испытывать удовольствие от писания новой книги, когда, к несчастью, произошло другое школьное собрание, на котором было решено (при одном голосе против, конечно), что меня надо попросить вернуться. Мирослава всегда говорила: я не потерплю в школе никакого начальника. Она была властным человеком с огромным эго. Когда она уезжала (мне пришлось сказать ее матери, что я не могу ее излечить), я пожал ей руку.

Ну что ж, — любезно поинтересовался я, — я не слишком тебе помог, да?

И знаешь почему? — отозвалась она с сухой улыбкой. — Я тебе скажу. В первый день, когда я приехала в твою школу, я делала ящик. А ты сказал, что я беру слишком много гвоздей. И с этого момента я знала, что ты — такой же, как и всякий другой директор школы на свете, ты — начальник. С этого момента ты уже не мог мне помочь.

Ты права, — согласился я. — Прощай.

Ненависть, возможно, чаще представляет собой извращенное стремление к власти, чем извращенную любовь. Ненависть, которую излучала Мирослава, можно было физически ощущать. Стремление к власти — черта, в не меньшей мере женская, чем мужская. Женщина обычно желает власти над людьми, в то время как мужчина стремится к власти над материальными объектами. И Мирослава, и Энеи, вероятнее всего, стремились к власти над людьми.

Ни один ребенок до 8 лет не является подлинным эгоистом, он всего лишь думает только о себе. Шестилетний мальчик, чей отец учит его думать о других и поэтому бьет всякий раз, когда он думает только о себе, поначалу представляет свое положение объективно: я должен делиться сладостями, когда папа видит. Но процесс идентификации начинается. Мальчик хочет быть таким же большим, как отец, — это мотив могущества. Он хочет владеть матерью в такой же мере, как отец. Он идентифицирует себя с отцом, и, делая это, он принимает философию своего отца. Он становится маленьким консерватором или маленьким либералом. Он, как это обычно бывает, поселяет отца в своей душе. Совесть, бывшая прежде отцовским голосом извне, становится отцовским голосом изнутри. Таков процесс, посредством которого определенные люди встают под знамена баптизма, кальвинизма или коммунизма.

Девочки, которых шлепали матери, когда вырастают, сами начинают шлепать детей. Прекрасной иллюстрацией этого является игра детей «в школу»: там учитель все время дерется.

Желание детей быть взрослыми есть стремление к могуществу. Уже одни только размеры взрослых создают у ребенка ощущение собственной неполноценности. Почему взрослым позволено сидеть допоздна, почему им принадлежат все лучшие вещи: пишущие машинки, автомобили, хорошие инструменты, часы?

Мальчики — мои ученики — с удовольствием намыливают себе лица, когда я бреюсь. Тяга к курению тоже есть главным образом желание быть взрослым. Обычно как раз у единственного ребенка стремление к могуществу наиболее ущемлено, поэтому именно с таким ребенком труднее всего управляться в школе.