Саммерхилл — воспитание свободой

Однажды у меня был трудный мальчик, пострадавший от неправильных методов воспитания, и я сказал его матери, что она должна исправить ошибку. Она поообещала это сделать. Когда после летних каникул она привезла его обратно, я спросил:

Ну что, вы сняли запрет?

Да, — ответила она, — сняла.

Отлично. Что вы ему сказали?

Я объяснила, что в игре с пенисом нет ничего плохого, но это очень глупо.

Она сняла один запрет и наложила другой. И конечно, бедный ребенок оставался асоциальным, нечестным, злобным и полным тревоги.

Мое обвинение против родителя состоит в том, что он не хочет учиться. Мне кажется, что моя работа в основном сводится к исправлению родительских ошибок. Я испытываю и сочувствие, и восхищение по отношению к родителям, честно признающим ошибки, которые они совершили в прошлом, и пытаются научиться обращаться со своим ребенком лучшие. Но как странно, что другие родители скорее будут держаться за свой бесполезный и даже опасный свод правил, чем попытаются приспособиться к ребенку. Еще более странно то, что они при этом завидуют любви ребенка ко мне.

Дети любят не столько меня, сколько мое невмешательство в их дела. Я для них — тот отец, о котором они мечтали, когда их настоящий отец кричал: «Прекрати этот грохот!» Я никогда не требую от них ни хороших манер, ни вежливых слов. Я никогда не спрашиваю, умывались ли они, я никогда не требую подчинения, уважения или почтения. Короче говоря, я обращаюсь с детьми так, как взрослые желали бы, чтобы обращались с ними. Я понимаю, что в конечном счете не может быть никакого состязания между отцом и мной. Его дело — зарабатывать для семьи на хлеб насущный, мое дело — изучать детей и отдавать им все мое время и все мои интересы. Если родители отказываются изучать психологию ребенка, чтобы лучше понимать развитие своих детей, они должны ожидать, что проиграют соревнование за душу ребенка. Чаще всего так и происходит.

У меня как-то был родитель, приславший ребенку письмо с фразой: «Если ты не можешь писать без ошибок, лучше не пиши мне вовсе». Эти слова были обращены к девочке, в отношении которой мы подозревали, что она, возможно, умственно неполноценна. Не раз приходилось мне рычать на жалующегося родителя: «Ваш мальчик — вор, он мочится в постель, он асоциален, несчастлив и страдает комплексом неполноценности, а вы приходите ко мне с претензиями, что он встретил вас на станции с грязным лицом и грязными руками». Я — человек, не скорый на ярость, но, когда я встречаю отца или мать, которые не желают или не могут обрести понимание того, что важно, а что пустяки в поведении ребенка, я сержусь. Может быть, поэтому и считают, что я терпеть не могу родителей. И как же я бываю рад, когда мама, приехавшая навестить ребенка, встречает своего замызганного и одетого в тряпье малыша в огороде, сияет и говорит мне: «Не правда ли, он выглядит совершенно счастливым и здоровым?»

И все же я знаю, как это трудно. У всех у нас существуют собственные стандарты ценностей, и мы измеряем других на свой аршин. Возможно, я должен извиниться за то, что я — человек, фанатически относящийся к детям и не имеющий никакой терпимости по отношению к родителям, которые не смотрят на детей моими глазами. Но если бы я на самом деле стал за это извиняться, я был бы лицемером. Правда такова: я знаю, что не заблуждаюсь в отношении ценностей, во всяком случае в том, что касается детей.

Родитель, который искренне хочет изменить свои плохие отношения с ребенком, может начать с того, чтобы задать себе самые простые и приземленные вопросы. Я могу придумать массу вопросов, имеющих отношение к делу: Не потому ли я сержусь на ребенка, что поссорился с женой (поссорилась с мужем) сегодня утром? А может быть, потому, что прошлой ночью секс не принес мне достаточного удовольствия? А может быть, потому, что соседка сказала, что я порчу моего отпрыска? Или потому, что мой брак неудачен? Или потому, что мой начальник отругал меня на работе? Может оказаться очень полезным задать себе такие вопросы. Но по-настоящему глубокие вопросы, определяющие всю жизнь, к сожалению, недоступны сознанию. Очень маловероятно, что раздражительный отец остановится и задаст себе такой каверзный вопрос: Не сержусь ли я на сына за сквернословие потому, что меня воспитывали в строгости, били и поучали, растили в страхе перед богом, в уважении к бесмысленным общественным условностям, в сильном сексуальном подавлении? Возможность получения ответа на этот вопрос предполагает такую степень самоанализа, которая недоступна большинству людей. И очень жаль, потому что ответ мог бы спасти многих детей от неврозов и несчастливости.