Саммерхилл — воспитание свободой

Странное занятие — писательство. Как будто выступая по радио, автор отправляет какое-то сообщение людям, которых не видит и даже не может сосчитать. Моя аудитория всегда была особенной. Те, кого можно назвать официальной публикой, не желают меня знать. Работникам Би-Би-Си наверняка никогда не пришло бы в голову пригласить меня на радиопередачу об образовании. Ни один университет, включая мой родной Эдинбургский, никогда бы не подумал предложить мне почетную степень. Когда я читаю лекции студентам Оксфорда или Кембриджа, ни один профессор или доцент не приходит меня послушать. Я полагаю, что могу всем этим гордиться, ибо, когда тебя признают чиновники, это означает, что ты устарел.

Было время, когда я обижался, что «Таймс» ни разу не опубликовал ни одного моего письма; сегодня я воспринимаю отказы газеты как комплимент.

Этим я не хочу сказать, что вполне перерос желание признания. И все же с возрастом происходят определенные изменения, особенно в структуре ценностей. Недавно я читал лекцию 700 шведам, набившимся в шестисотместный зал, и не испытывал от этого ни восторга, ни гордости. Я полагал, что мне это действительно безразлично, пока не задал себе вопрос: «А как бы ты себя чувствовал, если бы в аудитории было всего 10 человек?» Ответом было: «Ужасно бы расстроился!» Так что хотя тщеславия у меня и в самом деле нет, но и разочарований я не хочу.

Амбиции с возрастом умирают, но признание — это другой вопрос. Мне бы не хотелось увидеть книгу с названием, скажем, «История прогрессивных школ», в которой не было бы упомянуто о моей работе. И вообще, до сих пор мне не довелось еще встретить человека, который был бы искренне равнодушен к признанию.

У возраста есть свой комический аспект. Годами я старался идти в ногу с молодыми — молодыми учениками, молодыми учителями, молодыми родителями, — видя в старости тормоз прогресса. Теперь, когда я состарился и стал одним из тех Стариков, против которых я так долго выступал, я чувствую себя иначе. Недавно, когда я беседовал с 300 студентами в Кембридже, я чувствовал себя самым молодым человеком в зале. Это правда. Я сказал им: «Зачем вам нужно, чтобы такой старый человек, как я, приходил и рассказывал вам о свободе?» Теперь я размышляю о жизни не в категориях юности и старости. Мне кажется, что годы мало влияют на образ мыслей человека. Я знаю 20-летних парней, которым 90, и 60-летних мужчин, которым 20. Я думаю о людях, используя понятия свежести восприятия, энтузиазма, отсутствия консерватизма, омертвелости или пессимизма.

Не знаю, смягчился я с годами или нет. Я совсем не так легко, как раньше, переношу дураков, меня гораздо сильнее раздражают скучные разговоры и меньше интересуют личные проблемы разных людей. Но я слишком много их выслушал за последние 30 лет. Меня гораздо меньше интересуют вещи, и мне редко хочется что-нибудь купить. Я уже сто лет не заглядывал в витрину магазина одежды. И даже любимые раньше магазины инструментов на Юстон-роуд больше меня не привлекают.

Если я и достиг того этапа, когда детский шум утомляет меня больше, чем раньше, я не могу сказать, что возраст принес с собой нетерпимость. Я по-прежнему могу спокойно смотреть, как ребенок делает всякие глупости, изживая свои старые комплексы, зная, что придет время и этот ребенок станет хорошим гражданином. Старость утишает страхи, но и ослабляет мужество. Раньше, много лет назад, увидев мальчишку, который грозит выпрыгнуть из высокого окна, если не будет сделано то, что он хочет, я бы с легкостью сказал ему: «Вперед, прыгай!» Я не слишком уверен, что сегодня я сделал бы то же самое.

Вопрос, который мне часто задают: «Разве Саммерхилл — это не театр одного актера? Разве он смог бы существовать без вас?» Саммерхилл ни в коем случае не является театром одного актера. Вклад моей жены и других педагогов в повседневную работу школы ничуть не меньше, чем мой. Такой, какая она есть, нашу школу создала идея невмешательства в развитие ребенка и отказ от давления на него.

Известен ли Саммерхилл всему миру? Едва ли. Он известен горстке педагогов. Лучше его знают в Скандинавских странах. На протяжении последних 30 лет у нас были ученики из Норвегии, Швеции, Дании, иной раз до 20 человек одновременно. У нас были также ученики из Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки и Канады. Мои книги переведены на многие языки, в том числе на японский, иврит, хинди и гуджарати. Саммерхилл имеет некоторое влияние в Японии. Более 30 лет назад у нас в гостях побывал Сейши Шимода, выдающийся педагог. Его переводы моих книг расходились довольно хорошо, и мне рассказывали, что учителя в Токио собираются и обсуждают наши методы. В 1958 г. господин Шимода снова приехал и провел с нами целый месяц. Директор одной суданской школы рассказывал мне, что идеи Саммерхилла очень интересуют тамошних учителей.