Самое далекое плавание. Посвящается Хьюго Гернсбеку

- Отдать пистолет? - Юноша какой-то миг недоуменно разглядывал телохранителя, затем издевательски расхохотался. - Отдать тебе пистолет, чтобы ты снова позволил отколотить меня?

- Господин, пожалуйста, ради вашего собственного блага, отдайте мне пистолет.

- Убирайся! - крикнул принц. - Убирайся, пока я не всадил в тебя пулю!

Кайл глубоко вздохнул.

- Обернитесь, господин.

Он судорожно обернулся, в свете, что падал на землю из окон трактира, холодно блеснул металл оружия. Быстро нагнувшись, Кайл сунул руку в сапог и стиснул пальцами рукоять кинжала. Экономным, точно рассчитанным движением - принц не успел даже сообразить, что происходит, - он вонзил клинок в грудь юноши. Лезвие проникло под ребра и погрузилось в сердце, тыльной стороной ладони Кайл прикоснулся к материалу, облекавшему теперь уже мертвую плоть. Принц вздрогнул и обмяк. Кайл подхватил его, взвалил тело на мерина и привязал к седлу, отыскал впотьмах пистолет и вложил его в кобуру, затем вскочил на жеребца и, ведя мерина в поводу, тронулся в обратный путь.

Когда он добрался до гостиницы, где почти двадцать четыре часа назад встретил принца, над холмами занимался серый рассвет. Миновав ворота, Кайл увидел высокого человека, едва заметив одинокого всадника с двумя лошадьми, тот бросился к нему. Кайл узнал Монтлейвена, наставника принца. Старик плакал, не стыдясь слез, и сразу же принялся распутывать узлы веревок, не дававших мертвецу выпасть из седла.

- Мне очень жаль, - проговорил Кайл и поразился тому, как сухо и отстраненно звучит его голос. - Выбора не оставалось. Вы все поймете, когда прочтете мой отчет...

Он умолк. В дверях гостиницы показалась еще одна фигура, ростом выше Монтлейвена. Человек сошел по ступенькам крыльца и направился к Кайлу.

- Господин, - прошептал Арнем, вглядываясь в знакомые черты лица такие же, как у принца, только волосы были седыми. Император не плакал, но чувствовалось, что выдержка может изменить ему в любой момент.

- Что произошло, Кайл? - спросил он.

- Господин, - отозвался Кайл, - я предоставлю отчет утром...

- Я хочу знать, - перебил император.

К горлу Кайла подкатил комок. Он сглотнул, но ощущение не исчезло.

- Господин, - сказал он, - у вас трое сыновей. Один из них станет наследником и оправдает все ваши надежды.

- Что он сделал? Кого оскорбил? Отвечай! - голос императора сорвался, как у сына тогда, в баре.

- Ничего и никого, - пробормотал Кайл. - Ударил паренька немногим старше себя. Слишком часто прикладывался к бутылке. Обесчестил девушку. В общем, измывался не над другими - над собой. - Он снова сглотнул. Подождите до завтра, господин. Все будет в отчете.

- Нет! - император ухватился за луку седла Кайла, стиснув ее с такой силой, что белый жеребец застыл. - Этот обычай соблюдается в наших семьях вот уже три столетия. Что помешало моему сыну пройти испытание на Земле? Я хочу знать!

Горло у Кайла жгло огнем, словно его заставили проглотить раскаленный докрасна камень.

- Господин, - ответил он, - ваш сын был трусом.

Пальцы императора разжались, будто вдруг утратили всякую силу. Правитель ста миров рухнул, как подкошенный, в пыль, сейчас он ничем не отличался от последнего из нищих. Кайл подобрал поводья, выехал со двора и поскакал к лесу. Над холмами вставало солнце.

Человек-мозаика[28]

В 1900 году нашей эры Карл Ландштейнер разделил человеческую кровь по совместимости На четыре группы: А, В, АВ и 0, и с тех пор переливание крови внушало более-менее твердую надежду, что эта процедура не убьет пациента.

Когда в конце двадцатого века достижения медицины сделали реальной трансплантацию органов одного человека другому, движение за отмену смертной казни было обречено.

ВХ83УОАН7 — таков был номер его визофона, его водительских прав, его страховки, а также вербовочной и медицинской карточек. Впрочем, все это уже не имело значения — кроме, разумеется, медицинской карточки. Уоррену Льюису Ноулзу вскоре предстояло умереть.

До суда оставались еще целые сутки, но он не сомневался, что вердикт провозгласит: «Виновен». Обвинение располагало железными доказательствами, и завтра Льюиса приговорят к смерти. Его адвокат Брокстон, конечно, подаст апелляцию, которая, само собой, будет отклонена.

Лью вцепился в прутья решетки и в четвертый раз за сегодняшний день попытался отодрать хотя бы прикрывающий их силиконовый пластик. Попытка удалась ему не больше, чем предыдущие три, и он разрядил свой ужас и гнев в пронзительном вопле:

— Это нечестно!!

Подросток в камере слева — такой же решетчатой клетке — не шевельнулся. Последнее время парнишка, как правило, неподвижно сидел на краю койки; прямые черные волосы падали ему на глаза, длинные волосатые руки бессильно свисали между коленей. Зато старик в камере справа отреагировал на вопль Лью злобным смешком:

— Что, скажешь, тебя подставили, малыш?

— Н-нет. Я…

— Тогда чем же ты недоволен?

— Я не хочу умирать!

— Само собой, никто этого не хочет. Что ты натворил?

Лью ответил, и старик кивнул с насмешливой улыбкой.