Самое главное приключение

Ослепленные внезапным ярким светом, тучи похожих на рептилий летучих мышей разбивались о стены туннеля, ломая головы, крылья и шеи. Но самым ужасным было то, что сотни их бросались прямо в колонны пламени; огонь поджаривал их заживо и подбрасывал к скальному своду, где они взрывались, осыпая пол дымящимися внутренностями.

Не успела Эдит понять, что задумал Оле, как норвежец провернул пропеллер и вернулся в машину. Удар ошеломленного падальщика развернул самолет.

— Кратчайший путь, — крикнул Оле и повел самолет к горе трупов.

Взлетев над ней, они погрузились в дым и вонь. Теперь они поняли причину более тусклого света вокруг гноящейся кучи. Колодцы были забиты гигантскими тушами, которые скатились с огромной груды, подрытой падальщиками. Пламя яростно набрасывалось на эти препятствия, вспыхивавшие огненными розами. Тяжелый черный дым. поднимающийся из этих жутких крематориев, наполнял узкий канал над горой разложения неописуемым зловонием.

Милю за милей летели они по узкому просвету между грудами туш и каменной крышей, освещенные только мерцающим багровым светом, отраженным от свода. Неужели это никогда не закончится? Позади остались двадцать миль, двадцать пять, а непристойные птицеящеры все еще поднимались при их приближении и кружили над своим прерванным пиршеством, когда гудящий парвеню пролетал мимо.

Дым сгустился, но стал менее зловонным. Запах горящей нефти показался Эдит и Оле дуновением небес.

Ветер сделался свежее и резал им лица. Черный от сажи самолет вылетел из туннеля в относительно чистую ночь.

Они по-прежнему были окутаны клубящимся дымом, но в нем уже не ощущалось зловоние. Случайное знамя багрового пламени, на мгновение развернувшееся на дне черного моря, указало на источник пожара. Далеко внизу, на дне разрушенного кратера, горело огромное озеро нефти.

Резко поднявшись, они пронзили клубящуюся дымовую завесу, и им открылось чудо свежего воздуха и ледяных звезд.

Луна только что взошла. Они вылетели в разрушенный кратер далеко к западу от линии, вдоль которой пересекли его ранее.

Эдит, будучи созданием разумным, предположила, что Оле на максимальной скорости полетит прямо к кораблю. У него, однако, были более благородные намерения, и это делало ему большую честь. Выбрав кратчайший воздушный путь к зубчатому краю, выдававшемуся на фоне северных звезд, он прибавил скорость, взлетел над диким запустением темных скал, черных сейчас, как Тофет в безлунную ночь, а затем, когда в поле зрения показалась тускло-серая ледяная равнина, заглушил мотор.

— Что, во имя греха, вы собираетесь делать? — осведомилась Эдит.

— Я собираюсь приземлиться на снежном поле за этими скалами.

— И для чего? Вы с ума сошли?

— Нет, не сошел, — торжественно ответил он, — хотя насмешники так бы и сказали.

— И почему?

— Потому что я благодарен.

— Вы бредите.

— Меня не впервые презирают и подвергают издевательствам, но моя вера крепка. Если я могу простить кощунственные насмешки капитана Андерсона, то могу смириться и с вашими.

— Я не насмехалась над вами и не думала богохульствовать. Хотя прямо сейчас мне бы этого хотелось.

— Всякий, кто вожделеет сего в сердце своем, уже совершил неизреченный грех[14].

Самолет покатился по снежному полю параллельно вздымающейся массе нагроможденных камней.

— На коленях, — объявил Оле, когда самолет остановился примерно в восьмистах ярдах от стены, — я вознесу благодарность Всевышнему за наше милосердное избавление.

— Если вы сделаете что-либо подобное в этом абсурдном месте, я буду драть ваши жирные уши, пока они не запоют, как все воинство Небесное. Не будьте дураком. Пора возвращаться домой, на корабль. Я замерзаю.

— Я молюсь, чтобы однажды вы не затосковали по кусочку льда, дабы остудить свой язык.

И с этим лицемерным ходатайством он выбрался на замерзший снег.

— Послушайте, Оле, — бросила Эдит ему вслед, — если вы думаете, что Создатель такой же большой дурак, как вы, вы чертовски ошибаетесь. Поделом вам будет, если вы свалитесь в колодец. У вас могло бы, по крайней мере, хватить порядочности провернуть винт, прежде чем совершать самоубийство.

Но Оле был поглощен поисками самого неудобного квадратного фуга на антарктическом континенте. Выражать благодарность с мягкого сугроба значило не относиться к аудитории с должным уважением.