Самое главное приключение

— Возможно, и нет. Вам виднее. Кажется, ветер усиливается. На высоте трех тысяч футов дует слабый штормовой ветер — тридцать миль в час с севера. Здесь, на открытом месте, у нас могут возникнуть проблемы с самолетом, если воздушный поток ночью спустится ниже.

— В настоящее время мы видим только четырех- или пятимильный бриз с юго-востока, — отметил капитан. — Насколько я могу судить, погода точно такая же, какой была последние девять дней.

— Хорошо. Если вы удовлетворены, то и я тоже. Просто я подумала, что было бы предпочтительней поставить самолет в укрытие на южном берегу нефтяного озера, если существует какая-то опасность, что ночью ветер усилится.

— Я уверен, что никакой опасности нет. Этот бриз не превысит шести миль в час на протяжении всей ночи. Кстати, разговор об озере мне кое о чем напомнил. Не слетаете ли вы с Оле к тайнику на южном побережье за новыми спичками? Он поможет их откопать.

— Конечно. Мы вернемся через полчаса.

— И пока ты там, — взмолился доктор, — найди для меня что-нибудь вроде консервной банки. Только с крышкой. Я хочу надежно упаковать эти драгоценные споры.

— Очень хорошо. Я привезу свежую банку галет, и мы сможем устроить настоящий пир. Я знаю, как приготовить божественную похлебку с галетами и солониной. А ты получишь банку.

— Я получу банку, а все остальные похлебку?

— Если поделишься своими благословенными спорами, — засмеялась Эдит, — мы поделимся похлебкой.

Когда она вернулась, Андерсон с благодарностью освободил свои карманы от зеленовато-серого месива.

— Будьте осторожны, — предупредил Лейн, взволнованно суетясь вокруг на замерзшем снегу. — Вы теряете половину спор. Ветер уносит их прочь, как дым.

Капитан действительно потерял примерно фунт и три четверти. Наконец, вывернув карманы наизнанку, он тщательно вытряхнул их на ветру. Хотя Лейн был более осторожен, он также потерял из-за ветра полфунта спор.

— Что ж, — сказал он, — у меня в любом случае достаточно. — Он захлопнул крышку. — С помощью этого я смогу установить, может ли жизненный принцип оставаться в бездействии неопределенно долго.

— Великий шведский химик Аррениус[15] близок к утверждению, что это возможно, — сообщил всем Оле. — У него есть теория, согласно которой жизнь на планетах зарождается благодаря семенам жизни с других планет. Семена дрейфуют по пустым космическим пространствам целую вечность, пока не попадают на планету, достаточно прохладную для жизни. А когда семена жизни оказываются слишком близко к Солнцу или какой-либо другой звезде, жар разрушает их.

Лейн воспринял знаменитую теорию Аррениуса с неуважительным молчанием. Он уже был знаком с этой теорией как с предположением известных физиков Тэйта и Стюарта[16]. Для него она всегда была великолепным примером некомпетентности среднестатистического ученого, вторгающегося в специальную область других. Капитану показалось, что он понял суть.

— Снова курица и яйцо, не так ли? С чего начинается жизнь на первой планете? Как изначально зарождаются твои драгоценные семена жизни?

— Они не мои, — возмущенно возразил Оле. — Их изобрел Аррениус. Жизнь пришла на первую планету с другой планеты.

— Точно, — усмехнулся капитан. — И когда цепочка завершена, у тебя появляется вечный двигатель. Иди и запатентуй его.

Спор грозил перейти на личности. Вмешался миролюбивый Дрейк.

— Вы оба правы. Оле не может нести ответственность за любую глупость, кроме своей собственной. Вы же, капитан, имеете полное право критиковать научную теорию. Все те, на которые я обращал внимание, похожи на нее. Они предполагают существование яйца, чтобы произвести курицу, которая объясняет появление яйца.

— А вы, — с горячностью вмешался доктор. — будучи подслеповатым археологом, конечно же, являетесь компетентным критиком науки. Вы умеете читать доисторические книжки с картинками, но не смогли бы понять разницу между эволюцией и теорией относительности. Вы копаетесь в окаменелых фактах и поэтому выставляете себя судьей современной науки.

— Вовсе нет, — возразил Дрейк. — Я только говорю, что мое образование в области древностей позволяет отличить свежие яйца от протухших китайских деликатесов. И у меня достаточно чутья, чтобы увидеть в этой теории вечного двигателя жизни по Аррениусу научное яйцо по-китайски. Всякому ясно, что он зашел слишком далеко.

— Эй, вы двое, — сказала Эдит, встряхивая каждого из них, — ешьте похлебку, пока она не остыла. Подраться сможете потом.

— Вряд ли нам захочется, — усмехнулся Дрейк, — с галлоном похлебки в животе.

— Верно, — согласился доктор. — Если бы бедных монстров как следует кормили, из них могли бы получиться отличные домашние животные. Борьба за пропитание испортила их характер.

— Интересно, состоится ли сегодня вечером концерт колодцев? — спросила Эдит.

— Нет, — уверенно заявил Оле. — По моей теории, они не проснутся до завтрашнего угра.

— Будь проклята твоя теория, — прорычал завистливый капитан. — Ты вечно теоретизируешь и всегда ошибаешься.

Но Оле оказался прав. Вспышки не было до девяти часов следующего утра.

Глава X

В ОТЧАЯНИИ