Самогития

Храбрость и энергичность самогитов при встрече с противником в разгар боя Г. Сенкевич описывает так: «С обеих сторон леса слышался чудовищный крик самогитских воинов. Их отряд проворно напал из глуши леса, словно рой разъяренных шершней, когда их гнездо разрушает нога неосторожного путника, но атака была безуспешной. Немцы воткнули комли своих копий и алебард в землю, держали их так ровно и сильно, что легкие самогитские кони не смогли проломить эту стену. Самогиты мечами рубили наконечники копий и их древки, из-за которых выглядывали застывшие от изумления, перекошенные от упорства и ярости лица тяжеловооруженных рыцарей. Все-таки прорвать ряды немцев самогитам не удалось, а те, которые ударили с флангов, вскоре тоже отпрянули, как от ежа. Правда, самогиты тут же бросились на немцев с еще большим ожесточением, но и на этот раз они ничего не добились. Некоторые из них мгновенно взобрались на близстоящие сосны и стали стрелять по скучившимся немцам из луков. Военачальник немцев, заметив это, отдал приказ отступать к своим коням. Немецкие же лучники тоже начали отстреливаться и несколько самогитов, укрывшихся в ветвях сосен, пали на землю как зрелые шишки, и, умирая, рвали руками лесной мох или бились, как рыбы, выброшенные на берег. Окруженные со всех сторон, немцы не могли рассчитывать на победу, но они успешно оборонялись и надеялись, что хоть кому-то из них удастся вырваться из кольца и пробиться к реке. Никому из немцев не пришло в голову сдаваться. Сами они не щадили пленников и знали, что и им нельзя ждать другой участи от народа, который в порыве отчаяния с оружием в руках поднялся на своего врага. Они отступали в тихом молчании, тесным строем, плечом к плечу, то занося, то опуская копья и бердыши, в общем смятении рубили, кололи, разили нападающих из самострелов самогитов, приближаясь к своей коннице, которая не на жизнь, а насмерть билась с другим отрядом атакующих. Самогиты опять нажали с флангов, и вдруг стройный отряд рыцарей заколебался, дрогнул, как дом, в котором треснули стены, раскололся, как дерево под клином, и, наконец, рассыпался. Битва в мгновение ока обратилась в резню. В закипевшей свалке длинные немецкие копья и бердыши оказались совершенно бесполезными. Зато клинки конницы самогитов со скрежетом рубили головы. Кони напирали на толпу, опрокидывая и топча окруженных рыцарей. Всадникам легко было рубить сверху, и они разили без отдыха и передышки. С обеих сторон дороги высыпали все новые и новые толпы диких воинов в волчьих шкурах и с жаждой крови как у диких зверей в груди. Их вой заглушал мольбы о пощаде и стоны умирающих. Побежденные рыцари бросали оружие. Одни пытались скрыться в лесу, другие, притворяясь убитыми, падали наземь, третьи, закрыв глаза, просто замирали на месте, а их лица были бледны как полотно. Некоторые молились, а один рыцарь, видно, от ужаса помешавшись, играл на пищалке, улыбаясь и поднимая к небу глаза, пока самогитский воин не размозжил ему дубиной голову. Лес перестал шуметь, словно ужаснулся от смерти. Наконец горсть крестоносцев начала таять. Их все плотнее окружала цепь пеших и конных самогитов, но немцы так ожесточенно оборонялись, так рубили и кололи своими длинными мечами, что трупы под конскими копытами кругом усеяли землю. Рыцари поняли, что битва проиграна и остается лишь надежда прорваться сквозь ряды нападающих, отрезавших им путь к спасению или погибнуть. Немецкие кони для этой цели были непригодны, потому что более проворные маленькие лошадки самогитов их догоняли для последнего решающего удара. Немцы бежали невероятно испуганные, рассеявшись словно стадо оленей. Кто-то подался в лес, другой погряз в болоте при попытке переплыть ручей и самогиты там его душили. Остальные целыми толпами прятались в чаще, но вскоре и там началась жуткая охота, оттуда раздавались крики, вопли и стоны. Они еще долго были слышны в глубине леса, пока не был уничтожен последний немец. Погибших жемайтов и рыцарей оказалось так много, что невозможно было их всех похоронить».

Польский романист сам досконально исследовал ситуацию до самых интимных подробностей, его сочинение свидетельствует, какой невообразимой была жестокость и страшное варварство битв между самогитами и тевтонскими рыцарями. Непроизвольно возникает несколько вопросов. Какова цена славы? Какова цена религии? Какова же цена за идеалы гуманизма?

В летописи найдена такая запись: «Убегающие тевтонские рыцари преследовались до самого заката солнца, когда сражение подходило к своему завершающему концу».

Еще сражение не закончилось, а большинство польских солдат уже начали грабить вражеский лагерь, в котором они нашли уйму добра. Дисциплинированные же литовцы и самогиты не следовали их примеру. Они заботились о пострадавших и павших собратьях по оружию так верно рядом с ними боровшихся, а также о пленных, чьи судьбы колебались между жизнью и смертью.