Самоидентификация

Я хотел бы сказать что-то доброе, нежное, хоть как-то посочувствовать. Но я не чувствую к ней никакой нежности. Во мне нет сочувствия. Я потерян среди фактов, имеющих ко мне отношение. Мне нужно все это выбросить. Инстинкт самосохранения. Мне нужно сохранить себя. Ей уже ничего не поможет. Она на полгода моложе меня. Она выглядит на все сорок. Ее жизнь разрушена. Это не мог сделать я. Почему? Потому что не мог. Не знаю. Ничего не знаю.

Поезд проезжает мимо.

Теперь здесь не осталось ничего.

Мне пора.

Подхожу к машине. Мне нужно уехать как можно быстрее. Денег я оставил, матери напишу позже. Все сделаю потом. Все сделаю. Я всегда все делаю так, как следует. Пора принимать верное решение.

Что за чушь я несу? Просто мне жутко страшно от того, что от меня уже ничего не зависит.

Сзади, на крышке багажника довольно основательными, глубокими крупными блестящими царапинами выведено слово «М У Д А К»

В Питере это вызвало бы припадок, я начал бы искать виновных, орать, искать записи с каких-нибудь камер наблюдения или проверять задний видеорегистратор. Здесь и сейчас это вызывает лишь легкую усмешку. У меня еще есть полбака, и я завожусь и ухожу с парковочного места с легким визгом колес.

По дороге к выезду из города я вижу школу, в которой учился, и резко бью по тормозам. Подаю назад и проезжаю на школьный двор. По периметру разбросаны горы окурков, упаковки от дешевых презервативов, кое-где мелкие шприцы и упаковки от них. На газоне выжженный пятак земли – очевидно, от какого-то пиротехнического изделия. А рядом, на скамейке игровой площадки, на которой когда-то проходили мои уроки физкультуры, сидят четверо молодых людей неопределенного пола, пьют пиво из больших бутылей – кажется, это «голд», а, может, «белый медведь» или «багбир», - и приглушенно болтают. Посреди ночи. Когда они меня замечают, мне кажется, они начинают смеяться, и я выкручиваю руль быстрыми рывками, разворачиваюсь и ухожу с территории школы на повышенных оборотах.

Больше точно ничего нет. И не будет.

Теперь мне это ясно, как нельзя лучше.

По дороге, уже на трассе, я вижу, что мне пришла смска. Полностью снимая внимание с дороги, несмотря на непристегнутый ремень и скорость не меньше ста тридцати, оставляю одну руку на рулевом колесе, а другой беру мобильник и читаю сообщение.

«Встреть меня. Я немного раньше. В среду на работу. Перезвони, все расскажу»

Конечно же, Лена. Ночью. Поцапалась со своей матерью. Но кое-чего она не знает. Ей не следует знать.

Утро. На въезде в город небольшое скопление народа. Только начавшее расти. Проезжая мимо начала затора, я объезжаю серебристый «кайен», стоящий на «аварийке», и вижу, что в метрах в двадцати перед ним лежит женщина – с большим напряженным животом, явно беременная, с окровавленным виском и неестественно выгнутой шеей. Рядом стоит и плачет с мобильником в руках другая женщина в шубке – очевидно, водительница «кайена». У края проезжей части – еще пара машин на «аварийке». Свидетели? Скорой еще нет. И вряд ли она понадобится. Уехав с пешеходного перехода, на котором сбили женщину, я как следует добавляю оборотов.

По дороге на Предпортовый, уже минутах в пяти от дома, я вижу рекламный плакат, который заставляет меня выпасть из реальности. Что-то в этой фразе, которая выведена крупными буквами, проникает в глубину моего сознания и заставляет словно бы очнуться от долгого мучительного кошмара.

Огромные черные буквы.

«ЗИМА БЛИЗКО»

В Питере минус семь, и за окном медленно падает редкий снег. За массивным декорированным окном ресторана. Жора курит, пьет свой кофе и рассказывает. Я задаю редкие, как снег, вопросы. Я не видел Жору несколько месяцев. Кручу на столе мобильник. То откидываюсь на диване, то снова упираюсь локтями в стол. Часть слов Жоры проходит мимо меня. В какой-то момент я западаю на каждую из тысяч и миллионов снежинок за окном, и мобильник остается у меня в руках, и я сижу, как окаменевший, и Жора замолкает и отпивает кофе и молчит дальше.