Самолетик на площади

Дважды свернув в коридоре, Эйк остановился. Пробраться в потайную комнатушку на чердаке мог только человек, достаточно смелый для того, чтобы запрыгнуть на старый пыльный комод и достаточно ловкий, чтобы, подтянувшись на одной руке, залезть внутрь через потолочный люк. Тому, кто не счел бы нужным свободной рукой придерживать крышку, перебило бы пальцы. Видимо, господину предшественнику не раз хотелось спрятаться от подчиненных, не покидая пределы здания. Об этом говорила вереница пустых, полупустых и полных винных бутылок, брошенный прямо на дощатый пол зимний плащ с подпушкой из лисьего меха — зеленый, разумеется! — и несколько безделушек, найденных еще в первый раз. Браслеты, один золотой и два серебряных. Золотой — женский, серебряные — мужские, с более строгим плетением. Герцог Алларэ оказался той еще сорокой. Ян-Петер не раз уже раскладывал три игрушки так и этак, гадал, кому принадлежала каждая — это прекрасно заменяло пасьянс. Встать в чердачной комнатке в полный рост мог бы только карлик, зато лежать на плаще, нагретом лучами света из маленького окошка и раскрашенном во все цвета витража — одно удовольствие.

Оказавшись на расстоянии двадцати шагов и двух своих ростов от секретаря, Эйк неожиданно обнаружил, что тревога его оставила — не целиком, но наполовину точно. Значит, не ошибся. Значит, секретарь и был ее источником. С чего бы ему так разволноваться не в первое дежурство с новым начальником, даже не в пятое, а в… да, кажется, десятое? Стало быть, именно сегодня. Какая роль назначена секретарю — наблюдателя, помощника или исполнителя? Интереснее другое: кто. Кто именно может желать сократить жизнь господину начальнику королевской тайной службы? Да каждый приличный человек… Черного герцога в «Осаде крепости» мечтает сразить любой белый воин, но этого и много, и мало: против короля-злодея и его ближайших присных могут злоумышлять и черные воины. Белым королем — и белым герцогом — быть куда легче. На первый взгляд. Кто не ждет удара со стороны спины просто потому, что он — «белый герцог», имеет слишком много шансов все-таки пропустить его. Жизнь избавлена от условностей «Осады крепости», в которой белые фигуры не могут атаковать друг друга. Эйк еще раз посмотрел на себя глазами секретаря. В зеркале взгляда он видел себя очень, на бесполезную скрипучую зависть богатым, безупречно одетым, слишком, неприлично для пятого десятка молодым, а еще — до панического страха грозным, до судорог проницательным, непредсказуемым, наблюдательным. Любой жест нес в себе угрозу, беглый взгляд различал ложь и правду, каждое слово было намеком, предупреждением. Впечатляющая картинка, самого жуть пробирает… почти божество, не хватает только пламенного меча в руке. И не было в отражении ни тени уродства, которое примешивает злость смотрящего, не говоря уж об искажении ненависти. Не организатор, не фанатик — инструмент. Глупый, трусливый человеческий инструмент в чужих руках. В чьих же именно? Недовольство самим собой показывало, что все необходимое для понимания происходящего Ян-Петер уже увидел, услышал, учуял и подметил. Все это пока хранилось внутри, бессистемное, не связанное между собой. Взгляды, разговоры, документы, обрывки реплик, перемены настроений, доклады… Накопилось довольно, накапало всклень, оставалось поднять чашу и поднести к губам. А потом — пойти и решить проблему.