Самопознание Дзено

Я положил зонтик и шляпу и, немного растерявшись, сказал, что хочу сразу же поговорить и с Адой, чтобы не повторять много раз одно и то же. Я сумею убедить ее в том, что причины, которые не позволили мне явиться на похороны, были весьма основательны. Но сам я уже не был в этом уверен, и внезапно у меня заболел бок – может быть, от усталости. Видимо, из-за этого замечания Аугусты я вдруг усомнился в том, что мое отсутствие можно будет оправдать. Должно быть, оно вызвало настоящий скандал: я так и видел перед собой всех участников печальной церемонии и то, как они отвлекаются от своих грустных мыслей, чтобы спросить друг у друга, куда я мог запропаститься.

Ада ко мне не вышла. Потом я узнал, что ей даже не сказали, что я ее жду. Меня приняла синьора Мальфенти, которая заговорила так сердито, как не говорила со мной никогда. Я начал оправдываться, но уже далеко не чувствовал той уверенности, с которой летел с кладбища в город. Я лепетал что-то неразборчивое. В придачу к правде – то есть к моей героической борьбе за интересы Гуидо – я добавил еще кое-что, уже менее соответствующее действительности. Я сказал, что незадолго до похорон я отправил в Париж одну телеграмму и не мог уйти из конторы, не дождавшись ответа. Нам с Нилини и вправду пришлось телеграфировать в Париж, но это было два дня назад, и тогда же, два дня назад, мы получили и ответ. Так или иначе, я понимал, что одной правды мне будет мало, чтобы оправдаться, мало хотя бы потому, что я не мог сказать ее целиком, то есть рассказать о той важнейшей операции, осуществить которую я собирался в ближайшие дни, а именно – воздействовать на мировую торговлю в нужном мне направлении. Однако синьора Мальфенти простила меня сразу же, едва только услышала цифру, в которой выражались теперь убытки Гуидо. Она поблагодарила меня со слезами на глазах. Я снова был не только единственным, но и лучшим мужчиной семьи.

Она попросила, чтобы мы с Аугустой пришли к Аде вечером, а она тем временем обо всем ей расскажет. Сейчас Ада была не в состоянии никого принимать. И я очень охотно ушел вместе с женой. Надо сказать, что и она тоже не изъявила желания перед уходом попрощаться с Адой, которая то отчаянно рыдала, то впадала в полную прострацию и не замечала обращавшихся к ней людей.

У меня мелькнула надежда:

– Так, может, она не заметила и моего отсутствия?

И тут Аугуста призналась, что она сначала даже не хотела мне об этом говорить, – настолько несоразмерным показался ей гнев Ады по поводу моего отсутствия. Ада потребовала от нее объяснений, и когда Аугусте пришлось сказать, что она ничего не знает, так как с утра меня не видела, она снова впала в бурное отчаяние, крича, что, конечно же, Гуидо должен был так кончить, раз его ненавидела вся семья.

Мне казалось, что долг Аугусты состоял в том, чтобы защитить меня, напомнив Аде, что из всех них один только я выразил готовность помочь Гуидо в той степени, в какой это было нужно. Если бы меня послушались, у Гуидо не было бы оснований снова симулировать самоубийство.

Но Аугуста промолчала. Она была так потрясена отчаянием Ады, что побоялась ее задеть, вступив с ней в спор. Впрочем, она была уверена, что объяснения, которые приведет ей сейчас синьора Мальфенти, убедят Аду в том, что она была ко мне несправедлива. Должен сказать, что я и сам теперь в этом не сомневался; скажу также, что с этого момента уверенно предвкушал изумление Ады и изъявления благодарности с ее стороны. Теперь ведь у нее из-за базедовой болезни все чувства выражались в преувеличенном виде.

Я зашел в контору, где узнал, что на бирже вновь наблюдаются признаки повышения, правда, небольшого, но все же дающего основания надеяться, что завтра при открытии курсы будут такие же, как сегодня утром.

После ужина мне пришлось отправиться к Аде одному, так как Аугуста не могла меня сопровождать из-за нездоровья девочки. Меня приняла синьора Мальфенти, которая сказала, что ее присутствие требуется на кухне, а потому она вынуждена оставить нас с Адой одних. Потом она мне призналась, что это Ада попросила ее оставить нас одних, так как хотела сказать мне что-то такое, чего никто не должен был слышать. Прежде чем оставить меня одного в той маленькой гостиной, в которой я уже дважды разговаривал с Адой, синьора Мальфенти с улыбкой сказала:

– Ты знаешь, она еще не совсем расположена простить тебя за то, что ты не пришел на похороны. Не совсем, но почти…