Самопознание. Учение Бердяева с комментариями

По гороскопу дня рождения Николай Александрович (6 [18] марта 1874, имение Обухово, Киевская губерния) принадлежит к мистическому и прихотливому знаку Рыб. Именно Солнце в Рыбах определило его мягкость, впечатлительность, восприимчивость и мечтательность. Его склонность к мистицизму, художественному творчеству и эмоциональность, сильно развитое воображение и богатую внутренняя жизнь. Хотя внешне он производил впечатление скромного и тихого человека. Бердяев терпим, умеет прощать, сочувствует всякому живому существу и переживает чужую боль, как свою собственную.

Но взгляните: в напряженных аспектах с Юпитером в Деве (а там он очень ограничен – отсюда неприятие славы и почестей) стоит целый стеллиум[11]

планет именно в Овне, который и есть та самая стихия огня, об ощущении которой в себе пишет Николай Александрович. Кроме того сухость и аскетизм натуры продиктованы Сатурном и его кармическим аспектом с Плутоном во Льве, что означает поглощенность своим здоровьем, самосовершенствованием и саморазвитием. Стремление подвергать бесконечному психоанализу себя и других.

Когда читаешь «Самопознание» Бердяева – поражаешься глубине его анализа собственной личности, а главное – нелицеприятности и точности формулировок. Гороскоп я составила сразу, как прочла про стихию огня – полагаю, что и сам Николай Александрович знал свою натальную карту.

Я упреждал события во времени

Дух был у меня сильнее души.

Продолжим прерванное гороскопом чтение цитат из книги «Самопознание»: «Я не принадлежал к так называемым „душевным“ людям. Во мне слабо выражена, задавлена лирическая стихия. Я всегда был очень восприимчив к трагическому в жизни. Это связано с чувствительностью к страданию. Я человек драматической стихии. Более духовный, чем душевный человек. С этим связана сухость.

Я всегда чувствовал негармоничность в отношениях моего духа и душевных оболочек. Дух был у меня сильнее души.

В эмоциональной жизни души была дисгармония, часто слабость. Дух был здоров, душа же больная. Самая сухость души была болезнью. Я не замечал в себе никакого расстройства мысли и раздвоения воли, но замечал расстройство эмоциональное. Как будто бы оболочки души не были в порядке. Было несоответствие между силой духа и сравнительной слабостью душевных оболочек. Независимость духа я всегда умел отстаивать. Но ничего более мучительного для меня не было, чем мои эмоциональные отношения с людьми. Расстройство эмоциональной жизни выражалось уже в мой гневливости. У меня были не только внешние припадки гнева, но я иногда горел от гнева, оставаясь один в комнате и в воображении представляя себе врага. Я говорил уже, что не любил военных, меня отталкивало все, связанное с войной. У меня было отвращение к насилию. Но характер у меня воинственный, и инстинктивно я склонен действовать силой оружия. В прошлом я даже всегда носил револьвер.

Я чувствую сходство с Л. Толстым, отвращение к насилию, пасифизм и склонность действовать насилием, воинственность. Мне легко было выражать свою эмоциональную жизнь лишь в отношении к животным, на них изливал я весь запас своей нежности. Моя исключительная любовь к животным может быть с этим связана. Эта любовь человека, который имеет потребность любви, но с трудом может ее выражать в отношении к людям. Это обратная сторона одиночества. У меня есть страстная любовь к собакам, к котам, к птицам, к лошадям, ослам, козлам, слонам. Более всего, конечно, к собакам и кошкам, с которыми у меня была интимная близость. Я бы хотел в вечной жизни быть с животными, особенно с любимыми. У нас было две собаки, сначала Лилин мопс Томка, потом скай-терьер Шулька, к которым я был очень привязан. Я почти никогда не плачу, но плакал, когда скончался Томка, уже глубоким стариком, и когда расставался с Шулькой при моей высылке из советской России. Но, может быть, более всего я был привязан к моему коту Мури, красавцу, очень умному, настоящему шармёру. У меня была страшная тоска, когда он был болен. Любовь к животным характерна для семьи моих родителей и для нынешней нашей семьи.