Самостоятельные люди. Исландский колокол

К востоку пустошь понижалась еще круче. Вскоре замелькали крыши города и темно-коричневые огороды с прямыми как стрела дорожками между грядками. Город представлялся Аусте чем-то необыкновенным, но она даже не думала, что так много зданий — больших и нарядных зданий, вроде великолепного дома в Утиредсмири, — могло выстроиться рядышком на небольшом отрезке улицы. Запах дыма, поднимавшийся из этих домов, казался ей почти ароматным — не то что чад и смрад от скверного торфа в Летней обители. Немного погодя они поравнялись с первыми домами, лепившимися по склону, и им навстречу стали попадаться путники — кто шел пешком, кто ехал на телеге, кто верхом на лошади. Среди прохожих было несколько нарядно одетых молодых людей, с папиросой в зубах, в галстуке и воротничке — в будний-то день! Должно быть, это большие весельчаки: глядя на нее, они разражаются смехом и тут же, пройдя несколько шагов, забывают о ней.

— Кто эти молодые люди? — спросила она. Но ее отец вовсе не был от них в восторге.

— Вертопрахи, только и знают, что папиросы сосать.

Они вышли на замощенную улицу, по обе стороны которой тянулись дома с занавесками и цветами на окнах. «Чего только не растет на свете», — подумала Ауста. Вот идут под руку две молодые девушки, обе в зашнурованных ботинках и пальто, одна в красной, другая в синей шляпе, и такие щеголихи, что издали она приняла одну из них за Одур из Мири; а когда они подошли ближе, ей показалось, что и вторая точь-в-точь как Одур. И Ауста совсем запуталась.

Это были две обыкновенные городские девушки; проходя мимо, они захихикали. Видно, здесь, во Фьорде, смех и веселье не редкость.

Но отец даже не обратил на них внимания.

— Девушки? — переспросил он. — Какие-нибудь бесстыдницы, из тех, что бездельничают и висят на шее у своих родителей.

Дома стояли все теснее, между ними уже не оставалось места даже для двора — разве для чахлого огородика; о выгоне и говорить нечего. На улице толпились местные жители и приезжие, вьючные лошади и экипажи, на воде виднелись суда. Ауста устала спрашивать — столько нового она видела. Голова у нее шла кругом, она как во сне неслась куда-то. Всюду сновали незнакомые люди, они даже не здоровались друг с другом. Она не успела опомниться, как уже стояла рядом с отцом у прилавка в магазине Бруни; перед ней разложены все товары, какие создает мировая культура, — белоснежные, как крылья ангела, чулки, с полсотни дождевых плащей, чашки с выпуклыми цветами, керосинки, жевательный табак. За прилавком стоят хорошо одетые, представительные мужчины, они что-то записывают и показывают покупателям золотые цепочки. Ауста совсем растерялась, она стояла в своем слишком широком платье, спущенных чулках, грязных башмаках и смотрела куда-то в пространство, ошеломленная всем этим великолепием. К ним подошел кладовщик, любезный и внушительный; он взвесил шерсть, привезенную Бьяртуром, и два раза взглянул на Аусту.

— А я и не знал, что у Бьяртура есть дочь, почти невеста. Пожалуй, как раз может подойти моему Манги, — сказал он.

Но Бьяртур ответил, что об этом еще рано говорить: девочка будет конфирмоваться не раньше чем будущей весной, — просто она такая рослая. От этих неожиданных намеков девушка из долины вся зарделась; она была благодарна отцу за то, что он свел разговор на ее рост и худобу. Ауста еще не знала, что в городе люди часто болтают такое, что в долине сочли бы необдуманным.

Затем Ауста вошла вместе с отцом в контору к самому купцу. Она всегда считала, что купца зовут Бруни, но теперь выяснилось, что у купца еще более удивительное имя — Тулиниус Йенсен. Она так оробела, будто ее позвали к алтарю редсмирской церкви во время службы. Но на отца все это не производило никакого впечатления, он вообще ничему не удивлялся, — даже тогда, когда Тулиниус Йенсен обнял его, он не выказал ни тени удивления. Нет, видно, объятия великих людей отцу не в новость.

— Рад видеть добрых, верных друзей в такие тяжелые времена, когда дружба стала редкостью. Ты, конечно, слышал о собрании?

— Кое-что слышал, — сказал Бьяртур. — Дошла и до меня молва обо всех этих затеях с союзами. Весной у меня в Летней обители даже побывали по этому случаю гости. Но я до сих пор держусь обычая жить собственным умом, а не по чужой указке, хотя бы и редсмирской.

— И хорошо делаешь. Уполномоченный Ингольв Арнарсон Йоунссон стал своего рода начальством в этом так называемом потребительском обществе. Несколько дней тому назад на пароходе прибыла первая партия дрянных товаров, и все крестьяне, которые только могли развязаться со мной, ринулись к ним. Но посмотрим, что они запоют через несколько лет, когда начнут распределять долги богачей между маленькими людьми и наложат арест на их землю. Вот так было с членами потребительского общества в Раппсвике в прошлом году.

— Не знаю, — сказал Бьяртур. — На чужие доходы я не зарюсь и не желаю отвечать за чужие убытки.