Самострел

После того как Ипатьев осторожно затворил за собой дверь, командир тяжело выдохнул и обмяк, опуская руки на черные массивные подлокотники антикварного кресла, которое преподнесли полковнику после одной из операций шустрые разведчики.

— Дело — дрянь, Николай. Если до утра не найдем автомат, причем наш, советский, а не китайский ширпотреб, не гарантирую, что об этом не станет известно в Кабуле. Заклятых друзей у нас с тобой предостаточно. На одном особисте свет клином не сошелся. Всем нужны наши должности. Представляешь, что будет?

— Представляю, — лязгнул зубами Яцына и выматерился, — двадцать лет в сапогах, и все понять не могу, почему из-за какого-то бойца, которого ты и в глаза не видел, с тебя семь шкур снимают?

— Прекращай, — оборвал подчиненного полковник, — об автомате думай. Одыла мы теперь не достанем, да и времени нет. Долгая это песня, когда все тихо и тайно делаешь. Остается одно — любой ценой, но до завтрашнего утра автомат найти. Есть мысли?

Полковник с такой интонацией произнес слово «найти», что у Яцыны, хорошо изучившего командира за год совместной службы, не возникло никаких сомнений в своих дальнейших действиях.

— Мысли есть, — ответил подполковник. — Рота тяжелых машин из Хайратона. Всю разбитую технику они уже загрузили и завтра уходят вместе с нашей колонной. Так что, можно сказать, некогда им будет спохватываться. Глаза продрали, хари всполоснули, похмелились — и вперед.

Командир внимательно посмотрел на собеседника. Полковнику скоро заменяться, и в Союзе ожидало его повышение. А на свое место прочил командир именно Яцыну, отстаивая толкового заместителя на всех уровнях. В полку не сомневались, что быть Яцыне со временем командиром. Если, конечно же, ничего чрезвычайного не случится.

— Кто исполнит? — лишь для проформы поинтересовался полковник, заранее зная ответ.

— Бусыгин.

— Только меня не упоминай, — заметил на прощание командир.

— Обижаете, — искренне обиделся Яцына, — все на себя беру. Вы-то при чем?

— С богом, — сказал напоследок полковник, трижды постучав по подлокотнику. — Что Бусыгин хочет, то он получит. Но поторгуйся с ним, поторгуйся, а то жадноват стал товарищ гвардии старший прапорщик в последнее время. Жадноват.

Через полчаса подполковник Яцына беседовал со старшиной первой роты Бусыгиным Валентином Трофимовичем.

Был Бусыгин необычайно проворен, исполнителен и услужлив. Никто лучше старшины не мог на боевых приготовить для командира и его зама сочный шашлычок из свежайшей баранины и достать к нему бутылочку русской водки пакистанского разлива. Но это не было простым лакейством со стороны хитрого прапора. Благодаря сотне мелких и не очень услуг Бусыгин также пользовался благами, которые были доступны лишь полковой верхушке.

Валентин Трофимович наряду с полковником и несколькими подполковниками запускал лапу в продовольственный склад. Оттуда таскали ему солдаты говядину, кур, масло, компоты, маринованные огурчики и прибалтийские шпроты, захлебываясь по дороге в собственной слюне, так как наличие продуктов на складе совершенно не означало их присутствия в офицерской столовой, не говоря уже о солдатских.

Бусыгин постоянно пасся в военторговском магазинчике и уже лично под покровом ночи таскал к себе в комнату дефицитное импортное тряпье и стереотехнику, которые доставались лишь особо храбрым офицерам из простых смертных и привычно — полковому начальству.

Помимо этого прапорщик частенько отправлялся в краткие командировки в Союз, везя подарки к праздникам семьям командира и его зама, не забывая завернуть на парочку деньков и к себе домой.

Проще говоря, гвардии старший прапорщик жил по правилу — я для вас все сделаю, но и вы меня не обделите. До сих пор — не обижали.

Внимательно выслушав мрачного Яцыну, старшина с сомнением покачал почти квадратной головой.

— Сложная работенка!

— Проси, что хочешь, — нетерпеливо оборвал его взвинченный подполковник, — командировку в Союз, медаль. А хочешь — в Кабул рванешь недели на две. Спирт получишь. Килограммов пять. Оторвешься там по полной с госпитальными шлюхами.

— К ордену бы хорошо, Николай Степанович, — вкрадчиво прошептал прапорщик.

— Будет тебе «Звездочка», — подвел итог неприятному разговору подполковник.

Бусыгин обиженно засопел, а потом выдавил:

— Мне бы «Боевого Красного Знамени».

Яцына просто задохнулся от подобной наглости прапорюги. Даже он, неоднократно ходивший с батальонами и ротами в горы, два раза раненный, не прятавшийся от пуль за спинами подчиненных, не имел подобного ордена. Редкой была подобная награда в полку.

— Судите сами, — монотонно загудел Бусыгин, и лишь глаза его хитро поблескивали из-под кустистых седоватых бровей. — Если попадусь — все на меня. Никто не заступится. В одиночку на танк иду. Разве не так?

— Так, — честно признался подполковник.

Бусыгин тихо сопел, опустив голову, и всем своим видом давал понять, что он и пальцем не пошевелит, не добившись своего. Яцына молча скрипел зубами, собираясь с мыслями.