Самоубийство

Политические кризисы оказывают то же действие. В то время как во Франции с 1840 по 1846 г. кривая умышленных убийств остается на одной высоте, в 1848 г. она круто подымается, достигая своего максимума (240) в 1849 г. То же явление имело место и ранее, в первые годы царствования Луи-Филиппа. Борьба между политическими партиями достигала в то время крайнего ожесточения. И именно тогда число умышленных убийств достигло максимума за все столетие. С 204 в 1830 г. оно поднялось до 264 в 1831 г. – цифры, потом ни разу не превзойденной; в 1832 г. оно еще достигает 253 и 257 – в 1833 г. В 1834 г. замечается резкое падение, которое затем все ускоряется; к 1838 г. остается всего 145 случаев, т. е. уменьшение достигает 44 %. За это время число самоубийств эволюционировало в обратном направлении. В 1833 г. оно держится на том же уровне, что и в 1829 г. (1873 – в первом случае, 1904 – во втором); затем в 1834 г. начинается очень быстрое повышение, и в 1838 г. оно достигает 30 %.

4. Самоубийство свойственно более городу, чем деревне. Противоположное замечается относительно убийства. Складывая цифры умышленных убийств, дето— и отцеубийств, получим, что в деревне в 1887 г. совершено 11,1 преступления этого рода и только 8,6 в городе. В 1880 г. цифры почти те же (11,0 и 9,3).

5. Мы видели, что католичество ослабляет стремление к самоубийству, тогда как протестантство его усиливает. И обратно: убийства происходят чаще в католических странах, чем в протестантских:

В особенности поразительна противоположность этих двух общественных групп в отношении к простому убийству.

Тот же контраст наблюдается и внутри Германии. Округа, дающие цифры выше средней, все – католические, это – Познань (18,2 умышленных и предумышленных убийств на 1 000 000 жителей), Дунай (16,7), Бромберг (14,8), Верхняя и Нижняя Бавария (13.0). Даже внутри Баварии, в провинции тем более убийств, чем менее в них протестантов.

6. Наконец, в то время как семейная жизнь оказывает на самоубийство умеряющее действие, она скорее стимулирует убийство. За период 1884–1887 гг. на 1 млн супружеств приходилось в среднем за год 5,07 убийств; на 1 млн холостяков старше 15 лет – 12,7. Первые, по-видимому, пользуются по отношению ко вторым коэффициентом предохранения, равным приблизительно 2,3. Однако следует считаться с тем фактом, что эти две категории не относятся к одному и тому же возрасту и что напряженность влечения к убийству изменяется в различные моменты жизни. Средняя для холостяков приходится на период от 25 до 30 лет, для женатых – около 45 лет. Но именно между 25 и 30 годами стремление к убийству достигает своего максимума; 1 млн индивидуумов в этом возрасте дает ежегодно 15,4 убийств, тогда как к 45 годам эта пропорция падает до 6,9. Отношение между первым и вторым числом равно 2,2. Таким образом, уже благодаря только своему старшему возрасту женатые люди должны были бы совершать вдвое меньше убийств, чем холостяки. Их положение, привилегированное на первый взгляд, зависит не от того, что они женаты, но от того, что они старше. Семейная жизнь не дает им никакого иммунитета.

Семья не только не предохраняет от убийства, но можно подумать, что она даже предрасполагает к нему. В самом деле, весьма вероятно, что женатые должны обладать, в принципе, высшей моральностью, чем холостые. Они обязаны своим превосходством в этом отношении не столько, думаем мы, брачному отбору, действием которого, однако, не следует пренебрегать, сколько тому влиянию, какое оказывает семья на каждого из своих членов. Почти несомненно, что человек гораздо менее проникается моралью, когда он одинок и покинут, чем когда он на каждом шагу подвергается благодетельной дисциплине семейной среды. Если же, в отношении к убийству, женатые люди не находятся в лучшем положении, чем холостяки, то это можно объяснить только тем, что морализующее влияние, которым они пользуются и которое должно было бы предохранять их от всякого рода преступлений, частично нейтрализуется зловредным влиянием, побуждающим их к убийству и коренящимся, очевидно, в условиях семейной жизни.

В итоге мы приходим к тому заключению, что самоубийство то сосуществует с убийством, то они взаимно исключают друг друга; то они проявляются одинаково под влиянием одинаковых условии, то реагируют на них в противоположном направлении; но случаи антагонизма между ними более многочисленны. Чем же объясняются эти на первый взгляд противоречивые факты?

Примирить их между собой можно, только допустив, что существуют различные виды самоубийства, из которых одни имеют некоторое сродство с убийством, другие же противоречат последнему. Нельзя же допустить, чтобы одно и то же явление обнаруживало такие различия при наличности одинаковых условий. Самоубийство, варьирующее параллельно убийству, и самоубийство, варьирующее в обратном направлении, не могут быть одной природы.